— Чего такое? — сказал он.
— Наверх несите, — сказала бабушка. — Ко мне в комнату.
— Это что ж — придется то есть тащить сейчас наверх, чтоб завтра стаскивать обратно вниз?
— Придется кому-то, — сказала бабушка. — Вы намерены помочь или же нам с Баярдом вдвоем нести?
Тут вошла Лувиния. Она уже разделась. Она была высокая, как привидение, в своей ночной рубашке, длинно, узко и плоско висящей на ней; тихо, как привидение, вошла она босиком, и ноги ее были одного цвета с сумраком, так что казалось, их у нее нет; а ногти ног белели, точно два ряда грязновато-белесых чешуек, невесомо и недвижно легших на пол футом ниже подола рубашки — и совсем отдельных от Лувинии. Подойдя и толкнув Джоби, она нагнулась к сундуку, чтобы поднять.
— Отойди, негр, — сказала она.
Джоби, кряхтя, оттолкнул Лувинию.
— Отойди, женщина, — сказал он. Поднял передний конец сундука, оглянулся на Люша — тот как вошел, так и держал задний конец, не опуская. — Везти мне тебя — так залезай с ногами, — сказал Джоби Люшу.
Мы встащили сундук к бабушке, и Джоби опять уже решил, что кончили, но бабушка велела ему с Люшем отодвинуть кровать от стены и вдвинуть сундук в промежуток; Ринго и я снова помогали. И, по-моему, в сундуке том почти верная была тысяча фунтов.
— А теперь всем идти спать, чтобы можно было выехать с утра пораньше, — сказала бабушка.
— У вас всегда так, — сказал Джоби. — Всех подымете ни свет ни заря, а выедем за полдень.
— Не твоя это забота, — сказала Лувиния. — Ты знай выполняй, что велит мисс Роза.
Мы вышли; бабушка осталась у кровати, отодвинутой так явно и так неуклюже, что всякий сразу бы догадался — за ней что-то прячут; да и как спрятать сундучище, в котором весу самое малое тысяча фунтов — и я и Ринго уже были в том согласны с Джоби. Кровать как бы указывала, что за ней сундук. Затем бабушка закрыла дверь — и тут Ринго и я остановились в коридоре как вкопанные и переглянулись. Сколько себя помню, в доме никогда никаких ключей не бывало ни в наружных, ни во внутренних дверях. А тут оба мы услыхали, как в бабушкиной двери щелкнул ключ.
— Я и не знал, что в эту дверь ключ можно вставить, — сказал Ринго. — Да еще и повернуть.
— Вот тоже твоя с Джоби забота, — сказала Лувиния. Она улеглась уже на свою раскладушку и, прежде чем укрыться стеганым одеялом с головой, прибавила: — Сейчас обое чтоб легли.
Мы вошли к себе, стали раздеваться. Лампу Лувиния зажгла и на двух стульях приготовила наши воскресные одежки, в которых завтра ехать в Мемфис.
— Как считаешь, который из них ей приснился? — спросил Ринго.
Но я не ответил; я знал, что Ринго и без меня знает.
При лампе мы оделись по-воскресному, при лампе ели завтрак; слышно было, как наверху Лувиния снимает простыни с бабушкиной и моей постелей, скатывает тюфяк Ринго и несет все это вниз. Развиднялось, когда мы вышли к повозке; Люш и Джоби уже впрягли мулов, и Джоби стоял около, тоже одетый в то, что он зовет воскресным, в старый отцовский сюртук и отцову же потертую касторовую шляпу. Потом на заднюю веранду вышла бабушка (по-прежнему в черном шелковом платье и в шляпке — точно она так в них и продремала, простояла всю ночь пряменько у двери, держа руку на ключе, который извлекла неведомо откуда, чтобы впервые за все время замкнуть дверь); на плечи шаль накинута, а в руках у нее зонтичек от солнца и ружье, снятое с крюков над камином. Она протянула ружье Джоби.
— Вот, — сказала бабушка. Джоби взглянул.