Шуман смотрел, как Джиггс сидя роется в своем парусиновом мешке, достает оттуда теннисные туфли и сапожные голенища, которые он носил вчера, и сует ноги в туфли. Новые сапоги, чистенькие и опрятные, если не считать еле заметных складочек на щиколотках, ровно стояли у стены там, где ночью лежала Джиггсова голова. Шуман поглядел на сапоги, потом на поношенные теннисные туфли, которые Джиггс шнуровал, но ничего не сказал; кроме:
— Что ночью было? Джек его…
— Да нет, — сказал Джиггс. — Они нормально. Пили и пили. Джек иногда его маленько подкалывал, но я вступался. Начальник-то, Господи, сказал, что ему надо к десяти на работу. Ты под лестницей глядел? Под кроватью, где вы спали, глядел? Может, он…
— Нет, — сказал Шуман. — Здесь его нет. — Он смотрел, как Джиггс, кряхтя и чертыхаясь, медленно и жестоко пропихивает теннисные туфли сквозь голенища. — Думаешь, пролезут?
— А то. Не думал бы — не пустил бы штрипки с внешней стороны, — сказал Джиггс. — Тебе полагается знать, куда он подевался, кому же еще; ты же не пил, кажется, вчера ничего? Я сказал начальнику его, что я…
— Ладно, — сказал Шуман. — Иди умойся. Уже подтянув под себя ноги, чтобы вставать, Джиггс секунду помедлил, глядя на свои ладони.
— Я в гостинице вечерочком хорошо их помыл, — сказал он. Начав было подниматься, он приостановился взять с пола недокуренную сигарету, затем вскочил на ноги, глядя на стол и уже засовывая руку в карман рубашки. С окурком в зубах и спичкой в руке он помедлил. На столе среди окружавшего бутыли и лоханку грязного беспорядка — стаканов, пепла, горелых и целых спичек — лежала пачка сигарет из тех, что купил ночью репортер. Джиггс положил окурок в карман рубашки и потянулся за пачкой. — Надо же, — сказал он. — За пару месяцев до чего дойти: от целой сигареты вроде и радости никакой нет.
Потом его рука вновь замерла — на мгновение, не больше, — и Шуман смотрел, как она двинулась к горлышку бутыли, в то время как другая рука отрывала от липкого стола стакан, из которого репортер пил в темноте.
— А вот этого не надо, — сказал Шуман. Повернув к себе тыльной стороной обнаженное запястье, он посмотрел на незатейливые часы. — Без двадцати девять. Пора выкатываться.
— Это да, — сказал Джиггс, наливая в стакан. — Одежонку напяливай, и айда клапаны проверять. Боже ты мой, я ведь обещал его начальнику… Кстати, я узнал ночью фамилию этого нашего. Ты в жизни не…
Он умолк; они с Шуманом смотрели друг на друга.
— Что, опять двадцать пять? — спросил Шуман.
— Не двадцать пять, а только один глоток, который я с вечера перекинул на утро. Ты же сказал — сейчас едем в аэропорт. Как, скажи на милость, я могу там поддать, пусть даже я и хотел бы, когда единственные деньги, какие я, к чертям собачьим, имел за три месяца, и те я, говорят, стибрил? Когда единственный человек, который за три месяца поставил мне выпить, лишился из-за нас обеих кроватей и улегся на пол, а мы даже тем не могли ему отплатить, чтобы передать ему от начальника насчет работы…
— Только один, говоришь? — сказал Шуман. — Хорошо, вон у него ведро помойное — ну так давай, лей туда остальное и вали к умывальнику.
Он отвернулся. Джиггс смотрел, как он, отстранив рукой занавес, прошел за него. После этого Джиггс понес стакан ко рту, уже ощущая судорогу и гримасу предвкушения, — и вновь замер. На сей раз это был ключ в центре стола, куда его аккуратно положил репортер, — ключ, рядом с которым Шуман поставил разбитую лампу, подняв ее с пола. Джиггс коснулся ключа и почувствовал, что он тоже слегка приклеен к столу расплесканным спиртным.
— Значит, он туточки, — рассудил Джиггс. — Но где, скажите на милость? — Он снова огляделся по сторонам; затем вдруг подошел к раскладушке и заглянул под нее, приподняв смятое одеяло. «Где-то же он должен обретаться, — подумал он. — Может, за плинтусом. Ей-богу, ему там попросторней было бы, чем змее».
Он вернулся к столу и опять поднял стакан; но теперь ему помешали женщина и ребенок. Она была уже одета в тренчкот и подпоясана; окинув комнату одним кратким, бледным, исчерпывающим взглядом, она посмотрела на Джиггса — мгновенно, невыразительно.
— Завтракаю помаленьку, — сказал он.
— В смысле, ужинаешь, — сказала она. — Через два часа уже свалишься и уснешь.
— Сказал тебе Роджер, что мы хозяина куда-то задевали и не можем найти?