Чудовище лощин

Джаннер пытался заснуть, но каждый раз, закрывая глаза, видел чудовище во дворе и слышал его зловещие слова. Он знал, что Кальмар и Лили тоже не спят, однако все молчали. Вдалеке лаяли собаки, возможно, учуяв едкий запах проходившего мимо расщепка. Время от времени со двора до Джаннера доносился голос Радрика, и мальчику становилось спокойнее.

Наконец он заснул, думая об отце, об Анниере и о Саре Кобблер.

23. Свет, который остался гореть

Сара Кобблер страшно хотела есть. Но она давно привыкла к голоду. Тело затекло и болело – впрочем, она привыкла и к этому. Когда горностранник Мобрик открыл гроб и выпустил её, Сара уже не ощущала безнадёжности, которая царила на фабрике вилок. Раньше она была всего лишь измождённой рабыней, бездумно выполняющей приказы Надзирателя. Теперь этому настал конец.

Что-то изменилось в тот день, когда она увидела знакомого мальчика из Глибвуда. Тогда он ещё не успел стереть руки до волдырей и измазаться в саже. Мальчика звали Джаннер Игиби. В глазах у него сияла надежда, и этот слабый свет отразился в душе Сары.

Все дети, когда их привозили на фабрику, надеялись сбежать, и Сара тоже. Она была бунтаркой, хоть и предпочитала бунтовать молча.

Клыки вышибли дверь её родного дома и вытащили Сару из постели; ни мольбы матери, ни храброе сопротивление отца их не остановили. Сара до сих пор помнит, как влажные чешуйчатые лапы вырвали её из отцовских рук. Она помнит гнилой запах, исходивший от полуящеров, и слышит их шипящий смех. Ничто из пережитого девочкой впоследствии не было и вполовину так ужасно, как та ночь. Она пыталась об этом не думать, но когда Сара лежала в гробу, воспоминания сами лезли в голову. Перед ней вставали искажённые ужасом лица родителей, которые, по мере того как Чёрная Карета со скрипом катила прочь, постепенно исчезали вдали.

В Карете она вопила, пока не охрипла. Потом наступила тишина, и Сара поняла, что она совсем одна.

Когда на следующее утро её вытащили из Кареты и швырнули к ногам Надзирателя, он задал ей один-единственный вопрос: «Как тебя зовут?»

Сара открыла рот, чтобы ответить, но голоса у неё не осталось. Надзиратель требовал ответа, а она молчала. В тот день Сара научилась бояться его кнута.

В тот же вечер она попыталась сбежать. Она ничего не обдумывала заранее – просто выскочила из мастерской, побежала по длинному коридору – и… встретила Надзирателя. Он сказал, что давно умеет распознавать рабов, склонных к побегу, а затем она в полной мере постигла его жестокость. Больше Сара не убегала.

Все, кого привозили на фабрику, бунтовали либо цеплялись за надежду, но жгучий кнут Надзирателя, цепи Механиков и долгая тоскливая темнота гроба в конце концов ломали даже самую сильную волю.

Только Джаннер Игиби не поддался. Как и остальные, он бросил вызов Надзирателю и Механикам – его избили и засунули в гроб. Но и после многочисленных наказаний, после нескольких суток, проведённых в ужасном гробу, он не оставил попыток. И душа Сары пробудилась. Никогда и никто на фабрике ещё не выказывал такой силы. Сара знала, что Надзиратель хотел сделать из Джаннера Механика, пытался соблазнить его властью. Но Джаннер отказался. Он был как свеча, которую нельзя задуть.

Потом Джаннер сбежал, а Сара получила наказание за то, что помогла ему; и тогда она с удивлением обнаружила, что свет, зажжённый Джаннером на фабрике вилок, не погас. Она замечала его отражение в глазах других ребят. И горностранники теперь смотрели на девочку иначе. Лишь через несколько дней Сара догадалась, что свет исходит от неё. Это она сама светилась. Джаннер Игиби изменил её. Он бежал, но его свет как дар остался с Сарой.

Проходя мимо стола для обрезки, Сара подумала о Джаннере и представила похожие на брызги светящейся краски лучики света, озаряющие землю, по которой он ступал. Когда она сидела за столом, за которым они говорили о побеге, то воображала золотые пятна, кружащиеся в воздухе там, где когда-то сидел Джаннер. Эти мысли поддерживали в Саре веру в существование мира за стенами фабрики.

Вот так, без замысла, без цели, сама того не сознавая, Сара Кобблер стала светочем для других, потому что в её сердце были надежда и смелость. Сара даже ходить стала смелее. Теперь она похлопывала других пленников по плечу и улыбалась, даже если их глаза были пусты. Теперь она собирала волосы в пучок, не давая им висеть грязными прядями. Теперь она держала спину прямо, и когда Механики её шпыняли, смотрела им в глаза. Они от этого терялись, а вскоре совсем оставили Сару в покое.

До появления Джаннера Сара отгоняла воспоминания о родителях и о доме. Казалось, рабство терпеть легче, если не думать о городе по ту сторону кирпичной стены, где по-прежнему ходят и разговаривают люди, пусть даже под неприязненными взглядами Клыков. Но теперь, обрезая мечи и вилки, разгружая уголь, вертя колёса и топя печь, Сара думала о запахе отцовского табака и звонком мамином смехе, о книгах в своей комнате и ясных утрах в самом конце зимы, когда уже близится весна.

Однажды, когда она сидела, хлебая суп и с удовольствием вспоминая о безумном побеге Джаннера, кто-то коснулся её плеча. Не сразу очнувшись, Сара обернулась и увидела маленького мальчика. Он едва доходил ей, сидящей, до плеча. Лицо у него, как и у всех здесь, было в саже, зубы начали чернеть, под ногтями запеклась грязь. Рубашка болталась на нём, как на пугале. Но глаза!

Мальчуган внимательно смотрел на Сару. Это был не инструмент, а живой ребёнок.

– Можно мне сесть с тобой? – спросил он тонким голоском.