– Да, безусловно, – сказала я, держа каску перед лицом, чтобы защититься от града.
– Не хочу хвастаться, – сказал француз, – но я готовил лучший «Александр» в Касабланке.
Затем мы замолчали, потому что говорить было слишком трудно. Возможно, он думал о своем баре или о маленьком кафе, которое надеется открыть во Франции после войны. А я думала об этой замечательной фразе: «Приезжайте в Италию».
Выезжая из Неаполя на север, вы попадаете в непрерывный поток транспорта цвета хаки: грузовики и джипы, машины штабные и санитарные, машины технической помощи, грузовики, самоходные противотанковые орудия и машины с боеприпасами. Движению нет конца, и если вам не повезет, вы окажетесь позади колонны, которая шумит, как стадо слонов на марше, и поскольку дороги узкие и движение плотное в обе стороны, вам придется научиться терпению.
По обочинам дороги разбросаны бесконечные палаточные лагеря, разбитые в лужах грязи под оливковыми деревьями или в непроходимой грязи открытых полей. Какой-нибудь солдат всегда бреется под мрачным небом: тщательно, с комической церемонностью, в полном одиночестве. Обнаженный до пояса на холодном ветру, он ведет заведомо проигрышную битву за чистоту. Целые акры земли заняты машинами, мужчины в мерзкой жиже чинят сломанные двигатели. Вероятно, здесь никогда не было так много колесного транспорта; кажется, вся Италия куда-то переезжает.
Когда вы впервые оказываетесь в местных деревнях, они поражают воображение; невозможно даже представить, что когда-то у этих развалин было по четыре целых стены и в каждом доме жили люди. Ни один циклон не смог бы проделать такую тщательную работу, как бомбы. Через некоторое время перестаешь замечать искореженные здания, кучи обломков, сорванные крыши домов.
Дороги окаймлены телефонными проводами, похожими на толстые скрученные лианы в джунглях; десятки проводов развешаны по уцелевшим деревьями или просто валяются на земле. Дальше виднеются аккуратно расставленные палаточные госпитали, а за поворотом вдруг танки: громогласные, слепые, неизвестно чего ожидающие.
Чем ближе к фронту, тем более странной выглядит Италия для туриста. На свалке боеприпасов трое местных детей по очереди качаются на куске старого телефонного провода, свисающего с дерева. В руслах рек покоятся взорванные мосты вместе с вагонами. Мимо едут джипы, на которых краской написаны имена: «Calamity II», «Death Dodger», «Betty Ann»[40].
В ложбине перед дорогой, поднимающейся на холм, итальянки стирают белье в старом каменном корыте, а неподалеку шестиколесные грузовики кое-как взбираются вверх, меся грязь, похожую на взбитый коричневый цемент. По горам гуляет эхо от разрывов снарядов. Путь лежит через полную грязи равнину, где не растет ничего, кроме пушек; вот две французские батареи 155‑миллиметровых орудий открывают огонь по немцам, окопавшимся на горе, которую отсюда не разглядеть, и все на дороге на некоторое время глохнут. Если оказался прямо под орудиями, открывай рот и тяжело дыши.
Дорога ползет дальше вверх, вот уже на отвесных склонах горы появляются солдатские лагеря. Это войска французов, переодетых в американскую форму. Внезапно дорога поворачивает, открывается вид на горы: они громоздятся друг на друга, уходят все дальше и дальше на север, на вершинах ослепительно сияет снег. Красивее вида здесь нет, это все замечают, но никому этот пейзаж не по душе, потому что на тех горах – немцы.
На повороте солдат родом из французских колоний, в длинном полосатом халате и тюрбане, стоит на крыше дота, обозревая немецкий горный хребет. Он спокоен и неподвижен, как статуя, будто только что нашел приятное место для отдыха, когда у него появилось свободное время. Теперь дорога по горным серпантинам постепенно спускается к реке Рапидо, война постепенно отдаляется, и видно меньше людей и транспорта. Теперь слушаешь и смотришь по сторонам очень сосредоточенно, напрягая все свое тело.
Приезжайте в Италию, в самом деле! Здесь есть все, о чем я пишу, и куда больше. Потребуется особый путеводитель, который расскажет вам об одних только современных достопримечательностях. А что насчет новых туристов – солдат? Как вам узнать что-то о двадцати народах и национальностях, которые сражаются в Италии на стороне союзников? Как вы узнаете обо всем, что они сделали, увидели, почувствовали, пережили? Некоторые из них после войны напишут об этой кампании, и это будет хорошая литература. Но, наверное, до конца их смогут понять лишь те, кто там был.
Мы с водителем джипа ехали в Сан-Элиа, когда-то небольшой город, который теперь превратился в разбомбленную груду камней. Там работают два французских пункта первой помощи. Они размещены в грязных подвалах с прекрасными толстыми стенами. В остальном от городка нет никакой пользы; это просто точка на карте, через которую идут войска и транспорт и которую немцы бомбят, когда находят это целесообразным.
На другой стороне реки Рапидо, напротив Сан-Элиа, располагается Бельведер, мрачная серая гора, захваченная французами. Если французы что-то взяли, их уже оттуда не выбить, и сейчас в горах тихо. В атаку тогда пошел большой отряд, и хорошо если каждый пятый вернулся, но французы теперь удерживают эту гору, и это именно то, что им нужно. Потому что каждая гора, какой бы ценой она ни досталась, приближает их к дому.
Французы пробивают себе дорогу домой и ни на что не жалуются. Они знают, что делают, и делают это превосходно. Они бьются за честь Франции: для каждого из них это не просто слова, как вы можете подумать, а личная несокрушимая гордость. А еще они бьются за то, чтобы вернуться домой, в страну, очищенную от немцев. Домой – на родную улицу, в свой дом, к любимым, которых не видел так долго, слишком долго. Домой – к прекрасному небу и земле Франции.
Нет ничего хуже, чем война в итальянских горах, когда ты постоянно атакуешь высоты, удерживаемые надежно укрепившимися и хорошо обученными войсками противника. В горах никто не поможет пехоте: немцы, окопавшиеся в каменных склонах скал, выдержат самый сильный артиллерийский обстрел, а танки применить невозможно. В итоге все сводится к битве французского мужества против немецкого, французской решимости против немецкой. И французы добиваются своего.
Водитель джипа был из
У входа в пункт первой помощи стояла санитарная машина. Рядом, на покрытом соломой полу, спали носильщики. Внизу, в темном каменистом проходе, располагалась комната, где работал врач. На импровизированном операционном столе лежал солдат с Мартиники – с красивым лицом и кожей цвета какао. Его глаза были ясными, и хоть он молчал, во взгляде читалось странное, почти птичье любопытство. В другом конце комнаты на стуле сидел светлокожий солдат, он не двигался и смотрел на своего друга. По очертаниям тела под одеялом было видно, что у мартиниканца осталась одна нога. Этих двоих привезли сюда только что.
Они ремонтировали телефонную линию вблизи Рапидо, когда рядом рухнул снаряд. Один осколок пробил французу левый глаз, другой почти отрезал мартиниканцу ногу. Ослепший мужчина наложил товарищу жгут из телефонного провода, чтобы остановить кровотечение, а затем, поскольку оторванная нога висела лишь на коже и сухожилиях, ампутировал ее складным ножом, отнес раненого на дорогу и пошел искать помощь.
Мартиниканец все повторял на своем мягком старомодном французском: «Я очень люблю своего друга, но не стоило ему отрезать мою ногу».
ebooksa