Мирного способа изменить такое положение дел, когда из-за жадности богатство и возможности сконцентрированы в руках меньшинства, не было. На фиктивных выборах урны для голосования неизменно нашпиговывали так, как было выгодно правящей касте, а военные покрывали этот обман. Законопослушные марши протеста по милости полиции заканчивались резней. Забастовки разгоняла армия, участников расстреливали и сажали в тюрьмы. У большинства жителей Сальвадора было лишь две опции: жить без какой-либо надежды или восстать. Страдания, а не «коммунистическое вмешательство» привели к гражданской войне. Настоящими ее зачинщиками стали сменявшие друг друга жестокие сальвадорские правительства.
К настоящему моменту в стране не осталось даже намека на правопорядок. Царствует террор. Народу не у кого искать защиты, кроме католической церкви, которая платит жизнями священников за ту поддержку, моральную и гуманитарную, которую оказывает людям. Врачей, медсестер, студентов-медиков убивают за то, что они помогают бедным. Царство террора угрожает всем и каждому, кроме тех, кто его использует и процветает за его счет. В Сальвадоре нет надобности говорить «здесь страшно». Это ощущение разлито в воздухе.
В Сайгоне я сомневалась, что американцы из посольства и офицеры штабов выезжали хоть куда-нибудь, чтобы взглянуть на настоящую жизнь вьетнамцев, чью свободу они «защищали» точно так же, как теперь в Сальвадоре. Почему эти привилегированные американцы не посетили лачуги беженцев и больницы, полные женщин и детей, раненных американским оружием, приюты, в которых находили убежище голодающие старики, обезумевшие жертвы бомбежек, брошенные новорожденные? Те же сомнения и вопросы посетили меня в Сан-Сальвадоре. В нескольких кварталах от серой бетонной крепости американского посольства, в тенистом дворе епархиального управления, стоит домик зеленого цвета, где располагается офис Комиссии Сальвадора по правам человека. Подходящее место, чтобы составить представление о том, что означает «защита свободы» для простых сальвадорцев.
Можно выбрать несколько из сотен записей свидетельских показаний о совершенных зверствах и прочесть их. Можно изучить альбомы с фотографиями убитых. А еще можно послушать рассказы маленьких крепких смуглых женщин, очень обаятельных, в чистых платьях из выцветшего хлопка, с забранными назад черными волосами. Эти женщины – родственницы жертв, они приходят сюда, несмотря на опасность, чтобы дать показания, спросить совета, получить еженедельную порцию муки´, просто поговорить. За время короткого визита в Сальвадор меня поразило, как доверяли мне те, у кого столько причин бояться.
Например: я остановила тощую женщину, которая несла на голове пластиковый пакет с мукой. Для семьи? Семьи у нее не осталось, кроме матери и трех племянников – детей братьев. Ей сорок семь, и два года назад у нее были три брата и единственный ребенок (редкость для Сальвадора), беременная девушка двадцати пяти лет. Один за другим они исчезли. Она отвела меня за домик, чтобы показать, что с ней сотворили лишь за то, что она осмелилась спросить полицию о старшем брате, а потом о дочери. Ее левая грудь была разрезана до соска, на плече и голове – следы от глубоких колотых ран.
– Они все изнасиловали меня. Потом засунули в меня фонарик. У меня внутри все повреждено. Я плохо хожу. – Так ей отплатили за вопросы о брате. Она быстро подняла платье, чтобы показать длинный разрез прямо вдоль живота и другие шрамы. – Они думали, что мне конец, бросили меня умирать. – А это случилось, когда она попыталась узнать о своей дочери. Женщина не проявила ни единого намека на жалость к себе, но вдруг со слезами на глазах сказала: – Представьте, ей было двадцать пять, беременная.
Когда исчез второй брат, их мать, не в силах молча смириться с потерей, вернулась с младшим сыном в деревню. Через несколько дней мать нашла обезглавленное тело своего последнего сына в семи километрах от деревни.
Наша встреча была случайной; обычная женщина, ничем не отличавшаяся от других, пришедших за мукой.
По сравнению с другими войнами эта пока небольшая: периодические атаки с относительно малыми потерями для обеих сторон. Партизаны уничтожают мосты, плотины, опоры электропередач, фабрики, посевы – они целятся в богатство правящей касты. Настоящую войну против беззащитного населения ведут правительственные силы безопасности. И хотя у сил безопасности есть американские самолеты, вертолеты, бомбы, минометы, пулеметы, прекрасные винтовки и неограниченное количество боеприпасов, они не слишком успешно борются против партизан, но зато омерзительно успешно – с мирными гражданами; по подсчетам церкви, с 1979 года погибло 35–45 тысяч безоружных гражданских лиц.
Национальная полиция, таможенная полиция, национальная гвардия и армия – все эти силы безопасности спускают с цепи на простых граждан. Общая численность всех этих сил – приблизительно 12 000 человек, может, больше. Им помогает зловещая организация под названием ORDEN[143], куда входят примерно 100 000 человек – жестокие убийцы из числа крестьян, которым платят за доносы, шпионаж, провоцирование репрессий и убийства. «Они носят сомбреро и убивают мачете». Почему они предают своих же соседей? Их награждают землей и деньгами, дают распоряжаться отобранным у жертв и, что важнее всего, их не трогают силовики. Также в Сальвадоре действуют неофициальные эскадроны смерти, люди в штатском на машинах, которые рыскают по ночам, по сути – банды убийц. И, наконец, есть CAIN[144] – обученные мастера пыточных дел, которые работают в штаб-квартире Национальной полиции. Все они поддерживают царство террора, и никого из них не наказали за нарушения прав человека.
Партизан никто не обвиняет в применении пыток, они также не убивают мирных жителей в городах, которые они ненадолго берут под контроль, или в сельской местности. Партизаны гуманно обращаются с пленными солдатами-срочниками – что мудро – и отпускают их на свободу. Согласно данным Комиссии по правам человека, партизаны ведут себя образцово. Во Вьетнаме тоже было понятно, кто на самом деле завоевал сердца и умы людей. Сальвадорские партизаны – пестрый конгломерат из десятка или больше групп[145], в которые входят люди из самых разных профессий и слоев общества (школьники, торговцы, крестьяне), крайне разнообразная коллекция аббревиатур. Только одна из них расшифровывается как «Коммунистическая партия Сальвадора». Партизаны, церковь и небольшие гуманитарные организации, находящиеся под угрозой исчезновения, требуют диалога, справедливого политического решения, которое положит конец гражданской войне. Правительство Сальвадора, представляющее интересы пяти правых партий и придерживающееся позиций Белого дома по поводу «подрывной деятельности коммунистов», от диалога отказывается.
Молодые парни и девушки из Комиссии по правам человека – замечательные ребята, добрые, умные и героические. Они рискуют жизнью, чтобы зафиксировать, как именно работает террор, «для народа Сальвадора и демократических правительств всего мира». Данные о терроре собирать трудно: дача свидетельских показаний о нарушении прав человека – «подсчет тел» по-сальвадорски – считается подрывной деятельностью. Но информация все же доходит до зеленого домика и до церкви, видимо, благодаря народному сарафанному радио. Ниже я использую статистику Комиссии по правам человека, хотя она вполне может быть неполной.
Террор начинается так: в городе, в любой час дня и ночи, где угодно – дома, на работе, на автобусной остановке – сальвадорца могут схватить вооруженные люди, в форме или в штатском, скрутить, завязать глаза, посадить в машину и отвезти в участок. Причина ареста – подозрение в «подрывной деятельности». Четкого определения у подрывной деятельности нет. На практике «подрывником» считается любой, кто не на сто процентов одобряет правящий режим. После ареста, по классификации Комиссии по правам человека, жертвы делятся на три категории в соответствии с их судьбой: исчезнувшие, захваченные или убитые.
Одним февральским днем вооруженные люди открыто схватили врача возле его операционной в бедном районе Сан-Сальвадора. Ему было 35 лет, он был отцом троих детей, все восхищались им как человеком и врачом, вскоре он должен был стать следующим руководителем медицинской школы, проблемной и существующей в состоянии хаоса. Одна женщина-врач из высшего класса сказала: «Я ничего не знаю о политике, но он был человеком выдающихся качеств». Этот доктор работал в Maternidad, ужасной государственной больнице, помогая беднейшим женщинам, которые его боготворили. Он был одним из основателей Комиссии по правам человека и сотрудничал с Amnesty International. Незадолго до задержания он общался с американской медицинской миссией, которая приехала в Сальвадор – какая грустная ирония, – чтобы узнать, почему исчезло столько их коллег. Американские врачи даже убедили сенаторов и Госдепартамент США попросить правительство Сальвадора найти его. Но Роберто Мартелли, «человек выдающихся качеств», бесследно пропал. Так устраняют благородные умы, которые в будущем могли бы служить Сальвадору и направлять его. Исчезновения начались в 1966 году – сначала забирали самых непокорных студентов, – и год за годом их число лишь росло. В 1982 году 346 мужчин и женщин были незаметно вырваны из жизни.
Меня обещали пропустить в женскую тюрьму, но отказали прямо на входе. Члены американской медицинской миссии, которых, к их удивлению, в тюрьму допустили, провели несколько часов, опрашивая заключенных женщин, от которых они узнали о всевозможных формах «допроса». Их раздевали и щупали, насиловали или угрожали изнасилованием, били током или обжигали кожу кислотой, подвешивали за запястья, заставляли стоять голыми в течение нескольких дней, избивали (даже беременных), душили резиновыми масками. Американские врачи видели шрамы от кислоты и другие следы пыток; у одной женщины остались открытые язвы от прижиганий раскаленными докрасна утюгами. Среди женщин почти половина – представительницы интеллигенции. Задержанные мужчины рассказывали об аналогичном обращении. Одному старику после жестоких побоев пришлось удалить яички.
После пыток каждый заключенный подписывает признание не читая. Никто из них не знает, какие преступления они якобы совершили и когда они предстанут перед судом, если это вообще произойдет. Так продолжается уже четыре года. Женщины рожают детей и воспитывают их в тюрьме. Питание минимальное, нездоровое и однообразное; медицинская помощь – формальность. Но эти заключенные, можно сказать, элита; они остались живы после общения с сальвадорской полицией, и их семьи могут их навещать.
Семьи жертв тоже становятся жертвами. Родственники тех, кого схватили силы безопасности, собирают все, что могут унести, и покидают свои дома, скрываясь у друзей или у родных. Они боятся, что если останутся там, где их могут найти, за ними тоже придут. Так возник целый класс скрытых беженцев, который к настоящему времени насчитывает десятки тысяч человек, живущих в условиях страшной тесноты и бедности.
Я разговаривала с женой «захваченного» мужчины – назовем его Хуан, возраст – 41 год. Его задержали в средней школе, где он преподавал больше двадцати лет. Он состоял в ANDE, профсоюзе учителей, последнем, который, несмотря на все проблемы, работал в стране до начала террора. С 1978 года двести шестьдесят два члена профсоюза были убиты. Заработок Хуана составлял 100 долларов в месяц (что дает представление о сальвадорской экономической системе). Теперь его изможденная, робкая, испуганная жена, без гроша в кармане и крыши над головой, с тремя детьми, прячется в доме родственников; две женщины, семь детей-подростков в двух жалких голых комнатах.
ebooksa