Том 7. Последние дни. Пьесы, киносценарии, либретто. «Мастер и Маргарита», главы романа, написанные и переписанные в 1934–1936 гг.

Богомазов. Петя, смотрите!..

Воронцова-Дашкова удивленно слушает. Богомазов и Долгоруков ее не видят.

Долгоруков (кривляясь). Будет Пушкин рогат как в короне! Сзади царские рога, а спереди Дантесовы. Ай да любящий приемный отец!

Воронцова-Дашкова бесшумно встает, скрывается в чаще, слушает.

Богомазов. Ай люто ненавидите вы его, князь! Впрочем, кажется, вы всех ненавидите! Ну, князь, мне, никому — клянусь!.. друг до гроба!.. [Вы] послали ему пасквиль, из-за которого весь сыр-бор загорелся? Или гагаринская работа? Молодецкая штука, прямо скажу! Ведь роют два месяца, не могут понять, кто! Лихо сделано! Стиль хорош! Ну, князь, прямо, — [вы]?

Долгоруков. [Я. Будет он помнить свои эпиграммы!][123]

Богомазов. Будет, будет. Ну, до свиданья, князь, а то огни тушить будут.

Долгоруков. До свиданья.

Богомазов. Только, Петя, на прощанье говорю дружески, ой придержите язык! (Скрывается.)

Долгоруков пьет, потом выходит из беседки, собираясь уходить.

Воронцова-Дашкова. Князь?

Долгоруков оборачивается, улыбается, кланяется.

[Как понравился вам вечер?] Почему вы одни, вы не скучали?

Долгоруков. Помилуйте, графиня, [ваш вечер ослепителен. Это можно видеть только во сне.] Возможно ли скучать в вашем доме? Упоительный бал.

Воронцова-Дашкова. А мне взгрустнулось как-то.

Долгоруков. Графиня, вы огорчаете меня. Но это нервическое, уверяю вас. Прогулка завтра — и к вам вернется то расположение духа, которым пленяете вы всех.

Воронцова-Дашкова. Нет, грусть безысходна. Князь, вам не приходила в голову мысль о том, сколько подлости в мире? Неужели вы не задумывались над этим?

Долгоруков. Всякий день, графиня. Как вы правы. Тот, у кого чувствительное сердце, не может не понимать этого. Оно сжимается при мысли о том, до чего дошло падение нравов. И слезы невольно...

Воронцова-Дашкова. Висельник! Pendard!..[124]

Пауза.