Зомбосвят

— Ты меня не понял, — мягко, и в то же время настойчиво, прервал его изверг. — Я спрашиваю, чем откупишься?

— Откуплюсь? — растерялся Емеля.

— Да. Чем?

Емеля вспомнил о ждущем в роще автомобиле. Ему с таким трудом достались тушенка и сухарики, и он так не хотел расставаться с ними, что сердце кровью обливалось. Но что-то подсказывало ему, что лучше отдать все, и уцелеть, чем не суметь выкупить себя из лап Цента.

— У меня есть консервы, — робко признался он.

Суровое лицо Цента озарилось счастливой улыбкой.

— Вот с этого и надо было начинать, — сказал он, и дружески похлопал Емелю по плечу. — Пойдем, поглядим на них. Да ты не хмурься. Мы не бандиты. Все не отберем. Только возьмем компенсацию для Машки. Ты же за ней голой подсматривал, так что и ей за это что-то причитается. Справедливо ведь?

— Наверное, — робко улыбнулся Емеля, затравленно глядя на борца за справедливость с рожей типичного уголовного авторитета. В его душе робко зажглась надежда на лучшее. Возможно, ему все-таки удастся откупиться лишь частью своих трофеев. Пусть эти люди заберут даже половину его добра. Ему вполне хватит и того, что останется.

Конечно, в тот момент Емеля еще очень плохо знал Цента, отчего и тешил себя подобными иллюзиями. Спустя час он уже не думал, что ему удастся отделаться малой кровью. Через час он мечтал только о том, чтобы пережить роковую встречу хотя бы в каком-нибудь виде. Но и на это оставалось исчезающе мало шансов.

Едва Цент заглянул в салон автомобиля и увидел там консервные банки и пачки сухарей, у него жадно загорелись глаза.

— Вот так лох попался! — воскликнул он счастливо. — Урожайный. Не каждый день Господь посылает….

Но тут он заметил пустую пачку из-под сухариков со вкусом холодца и хрена, лежащую на полу в салоне. Емеля умял ее по дороге, пока добирался сюда. Цент двумя пальцами поднял пакет, повернулся к Емеле и замогильным тоном спросил:

— Это ты их съел?

Позже Емеля догадался, что надо было соврать. Сказать, что пустой пакет случайно занесло ветром, или он уже подобрал его таким впопыхах. Нужно было врать и выкручиваться, но ни в коем случае не сознаваться в том, что он ел сухарики со вкусом холодца и хрена. Но он совершил роковую ошибку. Он признался.

— Да, я, — сказал он, не подозревая, что это может привести к ужасающим последствиям.

Лицо Цент медленно налилось краской безудержного гнева. В глазах полыхнул огонь печей Бухенвальда. Кулаки сжались с таким хрустом, словно где-то рядом переломились стволы вековых дубов.

— Ты ел сухарики со вкусом холодца и хрена? — медленно пророкотал Цент, надвигаясь на Емелю медным тазом. — Ты жестоко за это поплатишься!

— Но я только одну пачку… — промямлил тот, не понимая, в чем состоит его вина.

Только позже он выяснил, как сильно Цент любит сухарики со вкусом холодца и хрена. И как сильно огорчается, когда кто-то кроме него покушается на них. До того сильно, что приравнивает пожирание сухарей к тягчайшим преступлениям. И безжалостно карает за это.

Кары последовали незамедлительно. Следующие два часа Емеля увлеченно наматывал круги ада, и в итоге даже сбился со счета, сколько он их прошел — пятнадцать или двадцать шесть. Он угодил в лапы величайшего истязателя и мучителя, и тот дал волю своему садистскому началу. Он безудержно и с оттяжкой хлестал Емелю венком из крапивы по голым ягодицам, пока не превратил оные в кровавое месиво. Он принудительно усаживал его истерзанным задом на огромный муравейник и наблюдал за тем, как насекомые терзают жертву. Он заставил его прыгать через огромный костер со связанными ногами, из-за чего Емеля едва не изжарился заживо, а полученные ожоги до сих пор безобразили его тело. И много еще забавных конкурсов и викторин придумал и осуществил адский тамада. Вскоре Емеля мечтал только об одном — чтобы изверг просто и гуманно добил его. Но тот не собирался даровать ему легкую смерть.