Её тёмные крылья

Мой желудок сжимается, и я замираю, узнав имя. Нет. Нет…

Тисифона – мстящая за убийство.

– Как бы не так, лгунишка, – отзывается обладательница змей. – Ты слишком полагаешься на свое красивое личико.

– У меня больше ничего нет, Мегера. Только красивое лицо. Пусть оно и не так красиво, как твое, – замечает Гермес.

Мегера, о зеленая и смертоносная зависть.

У меня пересыхает во рту, а по телу проносятся мурашки.

– Сладкоречивый мальчишка, – произносит женщина-птица, словно перед ней не бессмертный бог, а взбалмошный подросток. – Твои попытки обольстить нас бесплодны.

– Алекто… – говорит Гермес, одаривая ее обаятельной улыбкой. – Брось это. Давай поговорим.

И Алекто. Непримиримая, непрощающая, безжалостная.

Я перестаю дышать. Фурии.

Они поворачиваются ко мне в едином, синхронном порыве, и мое сердце уходит в пятки.

– Больше никаких разговоров, – заявляет Мегера. – Мы пришли за ней, и мы ее получим.

Божественное возмездие. Я убила Бри, а теперь мне предстоит поплатиться за это. Я смотрю на Гермеса, беззвучно умоляя его о помощи. И на этот раз бог не улыбается. Он лишь качает головой, и слезы брызжут у меня из глаз.

– Пожалуйста, – шепчу я, вытирая лицо. – Пожалуйста. Пожалуйста, отпустите меня. Мне очень жаль. Пожалуйста. Я просто хочу вернуться домой.

Алекто поворачивается ко мне, и ее глаза не мигая сверлят мои. Она знает, что я не сожалею, знает, что я говорю это только для того, чтобы спасти свою шкуру.

Она расправляет крылья, и стремительный порыв воздуха нарушает тишину, когда остальные делают то же самое. Ее крылья покрыты перьями, но у Тисифоны они кожистые и с прожилками, как у летучей мыши, а у Мегеры – тонкие и перепончатые, насекомоподобные и хрупкие на вид. Сквозь них я замечаю Гермеса, и жалость искажает его прекрасное лицо.

– Помоги мне! – молю его.

– Мне жаль, – качает он головой. – Мне правда жаль. Но я не могу вмешаться.

– Хороший мальчик, – шепчет Мегера.

Я закрываю глаза и сворачиваюсь клубком, словно это может меня защитить от них. Вскрикиваю, когда тонкие и костлявые, как у птицы, руки подхватывают меня и прижимают к холодной пернатой груди, в которой не слышно биения сердца. Мое же, напротив, яростно мечется, намереваясь вырваться из моего тела. Оцепенелого, парализованного страхом тела. Я не могу двигаться. Не могу бороться.