– Одиннадцать точек, случайно разбросанных по всей территории страны, и убийца выбирает каждую следующую на максимальном удалении от предыдущих.
– Но почему?
Харпер нахмурилась.
– Демонстрирует свои возможности?
– И, полагаю, свою скорость. Возможно, именно поэтому он перестал выдерживать временной интервал. Чтобы продемонстрировать свою эффективность. Вот он в Сан-Диего, а через пару дней уже в Спокане, следит за очередной жертвой.
– Хладнокровный тип.
– Это точно, – задумчиво произнес Ричер. – Он не оставляет ни единой улики на месте преступления в Сан-Диего, затем как сумасшедший несется на север и, не сомневаюсь, также не оставляет ни единой улики на месте преступления в Спокане. Очень, очень хладнокровный тип. Мне хочется узнать, кто это такой, черт побери!
Харпер мрачно усмехнулась.
– Нам всем хочется это узнать, Ричер. Вся загвоздка состоит в том, чтобы придумать, как это сделать.
Еду на борту самолета предложили как раз такую, какой и можно было ожидать в полете, который начался между обедом и ужином и пересек все часовые пояса, имеющиеся на континенте. С уверенностью можно было утверждать лишь то, что это не завтрак. Еда состояла в основном из сдобных булочек с запеченными ветчиной и сыром. Харпер есть отказалась, поэтому Ричер проглотил две порции. Затем подкрепил силы кофе и погрузился в размышления. В основном он думал о Джоди. «Но нужна ли мне та жизнь, которую ведешь ты, и наоборот?» Во-первых, каждому надо определить свою жизнь. Ричер прикинул, что с Джоди все понятно. Юрист, владелец собственности, житель большого города, любит джаз, любит современное искусство. Человек, стремящийся к определенности, в первую очередь потому, что ему слишком хорошо известно, что такое неприкаянность. Если кто-то и имел право жить на четвертом этаже старинного здания на Бродвее, в окружении музеев, галерей искусств и музыкальных клубов в подвальчиках, так это именно Джоди.
Ну а он? Что доставляет ему счастье? Конечно, быть рядом с Джоди. Тут никаких сомнений. Ричер вспомнил тот июньский день, когда он вернулся в ее жизнь. Заново пережил то мгновение, когда увидел Джоди и понял, кто она такая. Он ощутил тогда потрясение, сравнимое с мощным разрядом тока, разлившимся по всему его телу. И сейчас Ричер пережил то же самое только потому, что просто подумал об этом. В своей жизни ему редко доводилось испытывать что-то подобное.
Редко, но все же доводилось. То же самое он испытывал время от времени с тех пор, как уволился из армии. Ричер вспомнил, как выходил из автобусов в городках, о которых никогда не слышал, в штатах, в которых никогда не бывал. Вспомнил ощущение солнечного тепла на затылке и асфальта под ногами, вспомнил дороги, расстилающиеся перед ним до самого горизонта. Вспомнил, как он отсчитывал мятые доллары администраторам забытых богом мотелей, как получал взамен старые бронзовые ключи, вспомнил пахнущие сыростью номера в дешевых гостиницах, скрип пружин незнакомых кроватей. Жизнерадостных официанток в маленьких столовых. Длящиеся минут десять разговоры с водителями, которые согласились его подвезти, – мимолетные контакты двух из нескольких миллиардов обитателей планеты. Это была жизнь бродяги. Ее очарование значило для Ричера многое, и он скучал по этому с тех самых пор, как вынужден был безотлучно торчать в Гаррисоне и дома у Джоди. Очень скучал. Ему было плохо. Так же плохо, как сейчас, когда он скучал по Джоди.
– Ну как, есть прогресс? – спросила Харпер.
– Что? – встрепенулся Ричер.
– Ты погрузился в раздумья. Перестал замечать окружающую действительность.