— Не надо об этом, — сказал Антипов, а сам все-таки подумал: до чего жадны бывают люди.
— Я своими глазами видел, — не унимался солдат. — Лопает, аж челюсти трещат.
— Ну и что? Не ворованное ест, свое. А судить людей, ребята, не наше дело.
— Чье же, если не наше?
— Человек сам себе высший судья и прокурор.
— Ну, ты даешь, батя! — солдат рассмеялся. — Это в библии, что ли, написано?..
— Про библию не знаю, в бога не верую. Сам так думаю, и люди умные говорят.
— Выходит, и я сам себе судья и прокурор? Что-то не так ты толкуешь, батя.
Его товарищ тем временем молча вскрыл банку тушенки, отрезал от буханки толстенный кусок хлеба, потом воткнул нож в консервы и протянул все Антипову.
— Рубай, отец, компот. Он жирный! Главное — здоровье, верно? А остальное трын-трава!
— Мне не съесть столько, — застеснялся Антипов. — Тут на целую роту еды.
— Рубай, рубай! Мало будет — добавим. Мы сначала тоже подумали, не дезертир ли ты. Прости, батя.
— Ничего, бывает.
— Ордена на фронте получил?
— Нет. Не был я на фронте, ребята.
— А где же получил?
— За работу в тылу. А этот... — Антипов показал на орден Трудового Красного Знамени, — этот еще в начале тридцатых годов.
— И медаль «За отвагу» в тылу заработал?
— Это так, случайно... Несколько дней в ополчении воевал.
— А говоришь, что на фронте не был! Человека же сразу видно. Ты ешь, батя, не стесняйся, а мы сей минут чайку сообразим.