— Из Ленинграда, сынок.
— Ух ты! Вот где побывать хотелось бы, а тогда и умирать можно. Сейчас, значит, в Ленинград и едешь?
— Туда.
— Счастливый, — позавидовал солдат, вздыхая.
Антипов не ответил.
В конце вагона пели уже другую песню, про землянку. «Как там мои? — засыпая, думал тревожно Захар Михалыч. — Внучку не простудили бы...»
Он проснулся утром. На полке, где вчера ехали солдаты, спала женщина в обнимку с ребенком. В ногах, привязанный к фонарю, лежал пакет и записка: «Держись, батя! Привет Ленинграду. Мы отомстим за него фашистам!» А в пакете он нашел банку тушенки, полбуханки хлеба и два куска колотого сахара.
Антипов улыбнулся и спрятал записку в карман.
Заплакал ребенок. Тотчас проснулась и мать.
— Тише, тише, сыночек, — успокаивала она. — Потерпи немножко, уже скоро приедем. — Она пыталась всунуть в рот ему пустышку, но ребенок выплевывал соску.
— Дайте, он есть, наверно, хочет, — сказал Антипов и протянул женщине оба куска сахара.
— Что вы! — Она испуганно смотрела на сахар.
— Берите, это солдаты оставили. Вот еще тушенка и хлеб. И мы с вами позавтракаем.
— Спасибо вам, — сказала женщина растерянно. — Мне неудобно...
— Не мне спасибо. — Он спустился с полки. Курить хотелось до смерти, а здесь теперь нельзя, раз женщина с малым ребенком.
В Москву поезд прибыл среди дня.
Выходя из вагона, Антипов увидел и Грищенко. Тот возился с вещами, которых было у него много (как только влез!): два чемодана и настоящий зеленый рюкзак, туго набитый чем-то.
— Давайте подсоблю, — предложил Захар Михалыч. — Я-то теперь налегке.
— Стоит ли затрудняться? — отнекивался Грищенко, но не настойчиво. — Носильщик подойдет...
— Какой там носильщик, давайте. — Он подхватил довольно тяжелый чемодан и пошел быстро вперед.