Вечные хлопоты. Книга вторая

22
18
20
22
24
26
28
30

Бубнов, не понимая того, задел самое больное. Захар Михалыч не мог не видеть, что с зятем творится неладное. Потеснила Зинаида Алексеевна Клавдию, сильно потеснила... И как ни раскладывай, а чего-то, каких-то важных мелочей недосмотрел и он, а ему-то, старому, надлежало все видеть и понимать, чтобы не пропустить момента, когда начался разлад между дочерью и зятем. А он-таки был, разлад... Конечно, главная вина остается с Анатолием, но в чем-то виновата и Клавдия, потому что женщина обязана устраивать семейную жизнь, беречь ее от непогоды, должна прощать близкого человека, мужа, в малом, чтобы после не потерять всего. Должна иногда не замечать что-то, не знать, чего знать ей не нужно. Однако и на его долю вины хватает — не подсказал, не внушил, не посоветовал вовремя...

Трудно признаваться в этом, а нельзя не признаться. Обманно совесть не успокоишь.

Тихо и ласково плескалась вода. Солнце пригревало спину. Сад помаленьку наполнялся гуляющими. Все были веселые, жизнерадостные. В последнее время люди, слава богу, научились отдыхать, забывать о каждодневных делах и хлопотах. И это хорошо, потому что иначе не знали бы люди ни праздников, ни будней и вся жизнь была бы как один длинный, скучный день.

На открытой эстраде оркестранты налаживали свои блестящие трубы. Значит, будет гуляние или концерт. А ближе к вечеру, когда спадет жара и когда разойдутся по домам мамаши с детьми, пожилые пары и вообще семейный народ, на танцевальной площадке соберется молодежь, у которой впереди — неоглядно и неохватно — вся долгая жизнь с радостями и огорчениями, с любовью светлой и торжественной, как праздник, с трагедиями маленькими и большими, без чего тоже нельзя, невозможно прожить на свете. Да только кто же, какой дурак думает, вступая в жизнь, о трагедиях!.. Они, как смерть, о которой не думают загодя, — сама придет, когда настанет час.

Старый Антипов поднялся неохотно — уж очень хорошо сиделось и думалось в одиночестве, — отряхнул брюки и медленно, сторонясь людных дорожек, пошел к выходу. И вспомнились ему почему-то слова Кострикова, сказанные перед самой смертью, в больнице, куда Захар Михалыч приходил навешать его: «А жить-то надо, Захар. Надо жить...»

— Будем, — произнес он вслух и огляделся испуганно, не слышал ли кто-нибудь. — Образуется все.

ГЛАВА VIII

Незаметно как-то прошло лето и минула осень с частыми затяжными дождями и сильными, ураганными ветрами. Ветры наводили на реке крутые, высокие волны, вода делалась темная, мрачная, и даже самые отчаянные рыболовы не осмеливались в такие дни рыбачить с лодок.

Жулик, боясь непогоды, безвылазно сидел в доме, скулил, жался к людям.

У старого Антипова унесло кепку. В палисаднике поломались георгины. Наталья с Михаилом ходили в школу огородами — по берегу страшно.

Тревожная была осень.

В конце ноября выпал снег. Выпал на сырую землю, и неуютно, вовсе уж беспросветно сделалось на улице. Еще не зима, но как бы и не осень. Слякотное, серое межсезонье, когда душа жаждет одного — поскорее добраться до тепла и света.

Клавдия Захаровна настаивала, чтобы Зинаида Алексеевна, когда они работали с мужем, оставалась у них ночевать.

— Нет, нет, я привыкла ночевать дома.

Может быть, если бы старый Антипов поддержал дочь, Артамонова и согласилась бы — дорога на станцию хоть и короткая, но идти в темноте, когда под ногами снег вперемешку с грязью, а сверху льет дождь, удовольствие не великое. Однако Захар Михалыч молчал, не хотел больше вмешиваться в эти дела. Но, ожидая возвращения зятя, который каждый раз провожал Зинаиду Алексеевну, волновался сильно, стараясь не выдать своего волнения дочери...

Они засиживались допоздна, насквозь прокуривая большую комнату. Засиживались скорее по инерции, из упрямства, потому что обоим было уже ясно: вдвоем с работой не справиться.

Чаще и чаще они отвлекались на посторонние разговоры, чего прежде, в пору надежд, не позволяли себе. Либо Зинаида Алексеевна не приходила совсем, ссылаясь на неотложные дела.

И наступил день, когда она, в сердцах оттолкнув арифмометр, сказала с раздражением:

— Мы зашли в тупик.

— Вы так считаете? — спросил Анатолий Модестович машинально, потому что сам убедился в этом давно.