— Встречай друга Адольфа и нашего друга, Аделаида, — сказал барон, когда мы вошли в комнату его дочери. — Он обещал быть мне сыном и тебе братом.
Девушка сидела на софе и рассеянно листала книгу. При словах отца она отложила книгу, встала и подошла к нему. Ее зеленая шляпа сменилась простой лентой того же цвета, к груди была приколота белая роза. Платье на ней было то же самое, только схвачено черным поясом с застежкой, украшенной медальоном, и локоны еще свободней рассыпались поверх шейного платка. На медальоне было вычеканено мужское лицо; на мое счастье, я догадался, что это, по всей вероятности, портрет ее брата. Аделаида не могла скрыть радостного замешательства. Разумеется, я и наполовину не был столь смущен, как она. Ее полуопущенные глаза увлажнились, под бровями выступила краснота. Не похоже, чтобы она была всегда так взволнованна; утром она шла так спокойно и не прижимала так часто руку к бледному лбу.
Когда невинная девушка встречает мужчину, которого сердце ее сделало втайне своим избранником, инстинкт подсказывает ей, как должно поступать. О, если бы высочайшее искусство художника могло передать эту безыскусственность натуры! Трепет ее свидетельствовал о том, что лишь отчасти действовала она по приказу отца. Лицо ее говорило красноречиво как о ее чувствах, так и о страхе, что они могут быть разгаданы. Отец ее только что вручил ей образ ее мечтаний, в действительности представившийся ей, если я не ошибаюсь, еще более прекрасным, и велел ей любить его как нежного брата. Но не выходит ли человеческое сердце за рамки того, что бывает ему предписано?
Отец не вполне понимал чувства своей дочери. Ему показалось, что она встречает меня с меньшей нежностью, чем ему хотелось бы видеть.
— Как! — воскликнул он. — Аделаида принимает друга своего отца и своего вновь обретенного брата столь холодно?
В ответ она лишь взглянула на него, и взгляд ее сказал ему многое. Она словно просила о пощаде, одновременно в чем-то признаваясь. Отец улыбнулся, поглядел на меня некоторое время задумчиво, полуобнял дочь и подтолкнул ее ко мне.
— Обнимите свою сестру, — сказал он мне.
Я прикоснулся дрожащими губами к ее пылающей щеке, и чувства едва не покинули меня.
Я отвел Аделаиду назад на софу и представил ей графа. Вскоре она снова овладела собой и отвечала на его учтивость утонченной любезностью, которая свидетельствовала о превосходном воспитании.
Теперь я имел более предлогов к наблюдению, и моя жаждущая душа была очарована ее прелестью. Я много путешествовал, видел много божественно очаровательных женщин, и одной из них мне довелось обладать. Образ ее со временем становился в моей душе все прекрасней, приобретая черты, которых ему в прошлом недоставало; но при виде Аделаиды умолкали самые смелые мои мечты. Как мог бы и как должен я ее описать? Я не готов был поклясться, что не грежу. Итак, я набрасываю на этот миг покров; да простится мне сие, но искусство здесь умолкает.
Ее душа, вновь воспрявшая и обнаружившая совершенство всех своих качеств, пленяла меня необоримо своей романтичностью. Какие чистые, четкие понятия о человеческой жизни нашел я в этой прекрасной, очевидно, несколько избалованной судьбой своевольной девушке! Сие превосходило все мои ожидания. Ей удалось построить по собственным чертежам свою вселенную не на основании опыта, но через чистейшее наблюдение. Даже предрассудки воспитания, представления, обусловленные национальным происхождением, и слабости, присущие каждому человеку, сумела она благодаря прирожденному таланту соединить с достойными обожания добродетелями. Как желал я завоевать это ангельское сердце и ответить щедрой любовью на ее мягкую, поистине неземную доброту!
Мы совершили краткую прогулку по саду. Она с сестринским правом и доверчивостью взяла меня под руку, показала мне все излюбленные уголки, признавшись с обворожительной наивностью, как она тут мечтала обо мне.
— Не сердитесь на меня, милый маркиз, если мои темные предчувствия проникали в ваши мечты, ибо я на самом деле верю, что такое бывает. Но Адольф не уставал повторять ваше имя.
Как быстро протекали часы в ее обществе! Граф, который был искренне рад моему счастью, научился с легкостью ее понимать и вскоре освоился с ее идеями; он научился говорить возвышенно и мечтательно, подражая ей. Аделаида нашла его достойным любви и сказала ему об этом. Случалось, что я уже почти ревновал ее к нему. Однако затем она обращалась с неподдельной нежностью ко мне, и речь ее была так ласкова, что я оказывался полностью умиротворен. Отец с неподдельной простотой и непринужденностью участвовал в нашем невинном обмене мнениями.
Но опьянение первой радостью быстро миновало. Уже в первый вечер нам предложили остаться погостить на несколько недель. Недели перешли в месяцы. Аделаида снова, согласно своей натуре, сделалась серьезна. Барон был очень стар и слаб, но по-прежнему любил охоту, граф разделял его страсть, целыми днями проводили они в лесу, а я потерял склонность ко всякому развлечению. В замке была небольшая изысканная библиотека, и я с удовольствием читал; но иногда по многу часов не знал, чем себя занять, и от нечего делать гулял по саду.
Аделаида тоже любила прогулки, и в саду мы виделись без помехи. Утренние часы ее были неизменно посвящены занятиям, и я избегал заходить к ней в комнату, не желая ее тревожить. Кроме того, мною властвовала непонятная робость. Я догадывался, что нравлюсь ей, но навряд ли это чувство было чем-то большим, чем сестринская любовь.
А я — я любил ее с необыкновенным жаром! С такой преданностью, с таким терпением! Я всегда был слишком горд, чтобы мною повелевали женщины; обычно я сам ими повелевал. Но здесь власти моей наступил конец. Молодая девушка заставляла меня отказываться от убеждений, которые ей не нравились, и направляла поток моих мыслей. Я не имел более собственного «я», потерял все, чем прежде гордился, и случались часы, когда я со слезами оплакивал эту потерю.
Роль сестры давала ей право обходиться со мной с доверительностью, которая лишала меня самообладания. Аделаида призналась мне в своей дружбе, и она в самом деле была ко мне дружески расположена; но любила ли она меня? Она ничем не обнаруживала, что увлечена мною страстно, но всегда была безмятежна, ровна, без каких-либо тайных мыслей или причуд. Я не подозревал о существовании таких женских темпераментов, каким обладала она; как и от любой женщины, я ожидал от нее страстных чувств, которые единственные могли бы сделать меня безраздельно счастливым.
Обычным временем наших прогулок был вечер. Если мы оставались одни, она опиралась доверчиво на мою руку. Мы весело обходили некоторые уголки сада, и целью нашей прогулки была обычно большая дерновая скамья в углу. Когда мы к ней приближались, Аделаида становилась серьезней и серьезней и даже мрачнела. Сходное настроение овладевало и мной. Этот мир был слишком тесен для ее души. Она искала себе пищи для раздумий об ином мире; приближалась ночь и придавала нашим мечтаниям еще большую грусть. Сладостная меланхолия принуждала нас плакать, и мы лили слезы, сами не ведая отчего. Я почти желал умереть и был не в состоянии говорить. Однажды Аделаида прижалась к моей груди, обвила меня рукой и, посмотрев на меня горящим, нежным взором, сказала:
— Милый Карлос, ваша печаль делает вашу сестру несчастной; это хорошо, что вы скоро нас покинете. Но не забудете ли вы меня тогда с легкостью и узнаете ли вы меня в ином мире?
ebooksa