Мы проводили дам в их покои, граф взял меня за руку и снова отвел в сад, где принудил сесть, желая со мной побеседовать.
— Мы здесь одни, дорогой Карлос, — сказал он мне, — и вы знаете, что я ваш друг. Я настаиваю, чтобы вы рассказали мне о своем горе.
Как мог противостоять я его ласкам, его благородному участию? Я поведал ему о своих печалях.
Он выслушал меня со вниманием и утешил.
— Это не Эльмира, — сказал граф. — Я знаю девушку, о которой вы говорите. Ваш план найти Незнакомцев и отомстить им опасен и слишком дерзок. Поселитесь лучше где-нибудь, где можно обитать спокойно, живите незаметно, скрытно и попытайтесь снова обрести свое счастье. Вот вам мой совет. Но уезжайте поскорей отсюда. Вы видите, сколь тронули вы сердце Элизабет. Не возбуждайте же в ней надежд, которых вы никогда не сможете осуществить.
Он сопроводил меня в мою комнату и всю ночь оставался подле меня, продолжив разговор о моем теперешнем положении и дав мне несколько советов, о которых я вспоминал с сожалением спустя много времени, когда было уже слишком поздно. Он не хотел, чтобы я вернулся в свой родной город прежде, чем получу необходимые разъяснения; он обещал, что будет сам неустанно обо мне печься, и потому желал, чтобы я пребывал неподалеку от него. По этой причине предложил он мне остановиться в Мадриде. Его опытный, проницательный взор с величайшим хладнокровием обнаружил некоторые взаимосвязи, которые я проглядел, и он, с присущим ему великодушием и благородством, тепло принял участие в моей судьбе, что при малочисленной родне и недостатке опыта его самого могло бы привести в убыток. Если бы небо даровало мне долее счастье постоянных встреч с ним, если бы изменившиеся обстоятельства не отдалили его от меня и он не потерял бы возможность содействовать некоторым разоблачениям, мы бы остались неразлучны, расследовали бы дело до конца и, без сомнения, воспрепятствовали тому несчастью, пагубные последствия которого можно было уже заранее предвидеть.
Поскольку я решил всецело последовать его совету, он обещал мне поговорить с герцогом, чтобы сделать мой поспешный отъезд как можно менее заметным и подозрительным. Была изобретена некая отговорка, и на следующий день я распрощался с обществом. Но каково же было Элизабет! Эта девушка сделалась мне особенно дорога за ее привязанность ко мне, которую она в последнее время обнаруживала, совершенно оставив былую холодность; она позволила мне удалиться не прежде, чем я дал ей обещание никогда ее не забывать и при более счастливых обстоятельствах увидеться с ней вновь. С тяжелым сердцем покинул я блестящее общество, посреди которого желал бы провести всю свою жизнь; граф проводил меня несколько первых миль.
Поездка в Мадрид не отличалась ничем примечательным, по крайней мере ничем, что касалось моих обстоятельств. Сопутствовавшие мне уверенность и спокойствие вновь убеждали меня в возможности обосноваться в каком-нибудь тихом месте, я начинал уже строить воздушные замки, мечтая о мирной, счастливой жизни. Я был обыкновенный странник, и поскольку мое прояснившееся воображение окутывало все предметы розовой дымкой, я наслаждался с искренней радостью моим теперешним независимым положением. Я отношу этот миг к счастливейшим в своей жизни. Мысли о том, что я имею еще друзей, которые принимают во мне близкое участие, и моя нежная дружба к графу придавали моему настроению прежнюю веселость, которой я уже и ожидать не смел. Так перемешаны в моей судьбе светлые и темные стороны.
В Мадриде я завел небольшое хозяйство, как если бы собирался жить там долгое время. С графом я договорился, что буду через него получать некоторые денежные суммы, и обрел со временем, как и намеревался, новых друзей и знакомых, в кругу которых надеялся провести счастливые и долгие месяцы. Общество среднего сословия, музыка, театр и чтение занимали меня почти весь год самым приятным образом, как вдруг происшествие, виной которому были моя собственная непредусмотрительность и упрямство, лишило меня того скромного счастья, что я имел.
В обществе, которое я посещал, было не всегда возможно избежать карточной игры. Поскольку мои доходы были не вполне надежны и я мог легко лишиться их, я всегда держался настороже с опытными игроками, в особенности с шулерами. По воле случая приключившееся со мной несчастье было неизбежно также и потому, что вот уже более полугода я не имел от графа никаких вестей, несмотря на то что постоянно посылал ему письма. Мое хозяйство приносило определенный достаток, на который я надеялся в обозримом будущем. Но однажды вечером, когда я, опьяненный вином и удачей, рискнул сделать весьма крупную ставку, счастье изменило мне. Все мои наличные деньги оказались в руках ловких пройдох. У меня оставалось не более чем на прожитие в течение одной недели. Все же я сумел растянуть эту сумму еще на несколько недель. Наконец, стыдом и отчаянием доведенный до крайности, я решил оставить Мадрид и вернуться в Алькантару. Вещи свои мне пришлось продать, чтобы заплатить долги. Я отправился в путь — пешком, подобно нищему.
Так оказался я, вопреки увещаниям и советам графа, вопреки своим твердым намерениям, по вине собственного неблагоразумия, вновь на прежнем пути, предавая себя добровольно в руки тех, от кого я столь многими обходными путями и благодаря столь многим жертвам ушел. Не сумев избежать злой судьбы, в ярости устремился я навстречу той, что еще злее. Но то, что могло бы подавить меня, только прибавило мне мужества; то, что ранее истощило бы мои силы, придало мне их. Бедный попрошайка, беспомощный пред каждым неудобством, каждым несчастьем, питался я надеждами, на которые моя измученная душа прежде, даже посреди всех жизненных благ, никогда не была бы способна.
Привычная небрежность и недостаток сведений, могущих быть полезными каждому путешественнику, истощили довольно скоро небольшой запас денег, которым я еще обладал. Когда до столицы оставалось несколько дней пути, он почти истаял, но я не терял мужества и в ближайшем же городе потратил последние монеты на приобретение незатейливой маленькой лютни. Я наделен некоторым музыкальным талантом и знал в ту пору множество народных песенок, которые ради удовольствия выучил в прежние, счастливые, времена. Мои страдания, мои мечты вселяли душу в мертвый инструмент; искусство мое было обращено к женщинам, и это, в сочетании с приятной внешностью, обеспечивало мне всяческое пропитание и благосклонный прием. Я старался не упустить из виду, чем заняты и в каком расположении духа находятся мои слушатели, и играл то, что в настоящий миг могло им понравиться. Так одолел я добрую половину пути, не слишком тяготясь моими обстоятельствами, силен телом, мужествен духом, неизменно весел и приветлив.
Однажды жарким полднем, изнуренный зноем, ходьбой и голодом, я хотел уже свернуть в рощу, чтобы поискать каких-нибудь плодов и прохлады, когда увидел вдали, на несколько удаленном от дороги холме, хижину, окруженную небольшим садом, к которому примыкала роща фруктовых деревьев. По висевшему у входа колокольчику я понял, что имение принадлежит отшельнику. Обитель уже издали выглядела столь приятно и ободряюще, что путник заранее мог почувствовать расположение к хозяину. Этот маленький рай, казалось, был благословлен божеством плодородия. Все цвело и плодоносило одновременно. Каждый клочок земли питал какое-либо растение, и каждое растение наслаждалось тенью. Небольшой поток падал естественными каскадами с близлежащего взгорья и, казалось, медлил, не желая расставаться с благословенными местами. Трудно было бы вообразить более совершенный образ приветливого покоя, чем это мирное жилище уединенной отрады.
Оно показалось мне еще более прекрасным, когда я приблизился к нему. Небольшая роща окаймляла его, маня своей тенью, каждый уголок предлагал цветущую беседку, и ручей образовывал посредине водоем, защищавший от полдневного зноя цветы и кустарник и оживлявший их своей влагой. Все тут дарило прохладу и свежесть и рисовало картину сладостного отдыха после дневных трудов в пору наивысшего расцвета жизни.
Я позвонил в висевший у двери колокольчик. Отшельник вышел из дома и осмотрелся; заметив меня, он подошел к садовой калитке и открыл ее. Я вгляделся ему в лицо. Что за натура! Горе многих пережитых лет, завершенных наконец несколькими годами счастья, образовали черты, до самой глубины тронувшие мое сердце. Взор, проникающий в душу, который невозможно обмануть никакой видимостью; серьезность выражения, свидетельствующая об успокоении всех страстей, лоб, возвысившийся над скорбью, еще туманящей его глаза, и, когда он наконец заговорил, его полнозвучный, завораживающий голос, звучащий грозно даже для невинных, — все гармонично слилось в этом неповторимом облике испытанной добродетели, всеобъемлющей любви, скромного благородства и отеческой ласки, и все представляло собой погруженное в себя наслаждение.
Я, казалось, лишился дара речи и стоял перед ним, застыв от изумленья. Все образы пробуждающей почтительность красоты и человечности, которые я вынес из ада и с которыми ни на миг не расставался, побледнели пред этим величавым ликом. Завидев пред собой счастье в союзе с покоем, я поспешил им навстречу, но застыл как вкопанный, оказавшись в шаге от них. Я всегда стремился, при всякой жизненной сцене, оставаться самим собой и сходился с людьми без надежд, но и без боязни.
Начало жизни моей было осенено бурями, однако я оставался верен своему намерению и никогда о том не жалел, но теперь, пред этой картиной завершения горестно прожитых лет, пробудилась во мне столь свойственная и дорогая каждому человеческому сердцу слабость, и мне вновь сделалось страшно за собственное счастье.
Впрочем, то не был обыкновенный отшельник. Хоть он и уединился, поселившись вдали от людей, но жилище его находилось не на дне недостижимого ущелья и не посреди непроходимых лесных дебрей. Его мирная хижина стояла у всех на виду как счастливый, вселяющий бодрость пример; ее двери были открыты для каждого, предоставляя целительный отдых утомленным странникам. Этот старик покинул свой тесный круг, чтобы тем уверенней служить более обширному. Мое благодарное сердце, покоренное с первого взгляда, исполнилось почтительной робости перед его благородством и любовью к людям.
— Подойди поближе, бедный чужестранец, — сказал он, заметив мою усталость и растерянность. — Подойди поближе, располагайся в тени и подкрепись водой из моего источника и плодами моего сада, если они тебе придутся по вкусу.
— Прости меня, отец, — ответил я, приблизившись, — моя растерянность и смущение все еще не проходили. — Прости, что принимаю твое приглашение, чего мне не следовало бы делать. Но я надеюсь, что ты примешь также мою безмолвную благодарность.
ebooksa