Забудь меня, если сможешь

Бросаю беглый взгляд в сторону пыльного телевизора с плоским экраном. Его уже долгое время никто не включает. Он превратился в предмет интерьера. Бесполезный и служащий наглядным напоминанием о том, какой жизнь была раньше.

— Мне показалось, что сегодня ты переживала не только за Вики, — неоднозначно намекает Рон, осушая прозрачный стакан с водой.

— Что ты имеешь в виду?

— Я видел твои глаза сегодня, когда ты приплыла спасать меня, — сообщает Рон. Делая пару шагов вперед, он упирается плечом об дверной косяк, складывая руки на груди. — Они не принадлежали солдату номер семь, которого я встретил на том переулке. Ты испугалась, Ева. Это был страх и его ни с чем не спутать.

Самой большой слабостью инфицированных является страх.

Но я не инфицирована.

— Страх в бою — верный признак скорой смерти, — констатирую я, глядя прямо в прозрачно-серые глаза.

— Верно, только ты ни с кем не сражалась, — подмечает он, и его бровь с интригой взлетает вверх. — Ты испугалась за мою жизнь…Или испугалась остаться без меня?

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Кто-нибудь, избавьте меня от этого ноющего, неприятного ощущения. Что это, смущение? Почему его слова заставляют мое сердце биться быстрее, а щеки заливаться краской?

Это ведь просто слова, просто слова, просто слова.

— Хорошо, можешь не отвечать, — он громко выдыхает воздух из легких. — Я хочу, чтобы ты имела в виду: эмоции не всегда бывают положительными. Негативные эмоции сложнее всего контролировать. Они вспыхивают в тебе внезапно. А иногда тлеют годами, накапливаясь и ожидая определенного толчка. И именно тогда происходит настоящий эмоциональный взрыв, — его голос — приятный и уверенный — действует на меня успокаивающе. — Не стоит копить в себе эмоции, будь то радость, смех или же злость и ненависть. Тебя больше не будет бить током каждый раз, когда тебя что-то встревожит или обрадует, — он мягко смотрит мне в глаза. — Выражать эмоции — абсолютно нормально. Договорились?

Я коротко киваю. Он одаривает меня мимолетной половинчатой улыбкой и уходит в спальню, оставляя дверь приоткрытой. Принимаюсь рассматривать выступающие над поверхностью кожи царапины, оставленные браслетом. Сегодня во время стирки они неприятно саднили и ныли от случайного попадания мыла и прохладной воды. Но уже завтра вся боль от них исчезнет, вместе с ранами на коже, а фантомное нахождение браслета на запястье, контролирующего эмоции — нет.

День пятидесятый

Сегодня у меня случился очередной нервный срыв.

Я вдруг осознала страшное — Иззи больше никогда не увидит нашу маму и не вспомнит ее, как бы она не старалась. А у меня даже не сохранилось ни одного фото, лишь ее испуганное и недоуменное выражение лица запечатлелось в моей памяти в тот роковой день, день нашего расставания.

Иззи не узнает, что такое материнская любовь и отцовская забота. Рядом с ней лишь ее непутевая старшая сестра, которая с трудом берет оружие в руки и впадает в депрессию каждое утро, едва раскрывая веки. Которая до нервной дрожи в руках боится потерять близких и выходить за пределы безопасности.

Все дети, выжившие дети, уже никогда не увидят то беззаботное детство, в котором нам всем посчастливилось вырасти. Бедные детишки уже с малых лет будут вынуждены врываться в суровые современные реалии, взрослея раньше положенного срока, чтобы бороться за жизнь.

Я натолкнулась на эти мысли, когда сегодня нам на пути попалась беременная муза.

Не знаю, как у других, но у меня в буквальном смысле перевернулось сознание. Произошел разрыв шаблона, взрыв мозга… я не знаю, как описать то чувство, которое возникло у меня именно в тот момент, когда я увидела ее.

Хромая женщина муза медленно, но уверенно шла в мою сторону с одним единственным намерением — познать на вкус мою плоть. Ее заметно округлившийся живот обрамляло плотно облегающее платье темного оттенка, запачканное толстым слоем пыли, вперемешку с кровавыми отметинами. Волосы ее были собраны в растрепанный пучок из светлых волос, но со временем превратились в сплошное воронье гнездо, а лицо из пожелтевшей кожи было напрочь испачкано в запекшейся крови.