— Хорошо, хорошо… — подхватив зеленоватые чемоданчики-колонки, участковый зашагал следом за Потаповой. — Галина Михайловна, а что, мотоцикл-то у вас трофейный?
— Ну да. Надежный такой, правда, шумит сильно. На нем сейчас жилец наш ездит, дачник. Мельников Михаил Петрович, на редкость интеллигентный человек. Он гербариями увлекается, вот и ездит… Мотоцикл-то у нас хороший, где хочешь пройдет. Правда вот Михаил Петрович коляску помял — на камень наехал. Сам вмятину выправил, деньги давал — пять рублей — да мы не взяли. Не такая уж там и большая вмятина-то! Так, чуть-чуть…
— Так-так, — Дорожкин осторожно поставил динамики в коляску. — А когда помял-то?
— Да я уж и не помню. Да как поселился у нас, взял мотоцикл… так и помял. Но хороший человек — совестливый.
О мотоцикле Потаповых и дачнике участковый тут же доложил Алтуфьеву, тот как раз курил на лавочке у отделения.
— Мельников, говоришь? Ну-ну… — выбросив окурок в стоявшее возле скамейки ведерко, следователь довольно потянулся. — А я Столетова в розыск объявил, почтальона. Постой! — Владимир Андреевич насторожился, услыхав знакомую фамилию. — Мельников? Что-то я про него уже слышал… А! Ему письмо законное приходило. Между прочим — из Риги! Интересно, что там могло быть?
— Ну, мало ли кто кому пишет, — Дорожкин пожал плечами. — Может, по работе что…
— Может, и по работе, — согласно покивав, Владимир Андреевич встал и отправился к себе в кабинет. Уселся за стол, задумался… И снова закурил.
Шалькин — не убийца. Как и Хренков. Хренков отпущен, Шалькин… пусть еще посидит. Убийца — почтальон Столетов — в бегах. В розыске. Что еще? Вроде бы, кроме сбежавшего почтальона, никого больше искать не надо. Логично. Получается — так.
Тогда при чем тут архивы? Этот странный рижский запрос? В Риге — сообщник Столетова? Хм… Вовсе не обязательно. Может быть, просто хороший знакомый, друг… И все же дачник Мельников как-то связан с Ригой…
— Владимир Андреевич, — в кабинет заглянула паспортистка Верочка. — Узнала я про вашего Мельникова. Прописан в Ленинграде. Там же и работает — в Невском райкоме партии.
— Ого!
— Инструктором.
— Хм… Ну, инструктор — не секретарь!
Алтуфьев с облегчением выдохнул. Не то чтобы он всерьез подозревал Мельникова — тут-то как раз просто совпадения… Однако вдруг совпадения эти — не просто так! Да и не совпадения это вовсе.
«Эх, Владимир Андреевич, не слишком ли подозрительным ты в последнее время стал? Видать, плохо изучал решения двадцатого съезда «О культе личности».
Вчера Женька заходила в «Лентагиз» за цветными карандашами — оформить заветную толстую тетрадь, какая имеется почти у каждой девчонки. В тетрадку эту записываются красивые стихи (в первую очередь о любви), песни, даже какие-то свои мысли. Еще можно вырезать из старых журналов и открыток какие-нибудь красивые картинки, приклеить аккуратно… И вот еще недавно появилось новое поветрие — анкеты. Все, кто их заполняет, — даже мальчишки! — должны ответить на разные вопросы — и на простые, и на сложные. Например — «Какие стихи тебе нравятся?» Или — «Что такое любовь»? Интересно, что Максим ответит? Или вообще откажется заполнять, скажет — детство какое-то.
Да нет же! Не скажет. Не должен…
Купив карандаши, Женька встретила на крыльце Татьяну Петровну Матвееву, ответственную за школьный музей, и та спросила про Епифанову Зою. Мол, заходила ли к ней Женя, подобрали ли музыку?
Женя, конечно же, не заходила… Просто некогда было… с такими-то делами! Не заходила, но обещала завтра же зайти. Сразу после практики на учхозе.