Покусав губу, Женька поспешно подняла ведерко:
— Ладно, Леш, пойду я. А пластинки…
— Да ты слушай пока. Потом уговоримся — встретимся.
На том и расстались. Стиляга Алекс Кошкин покатил себе по местному «Бродвею» — улице Советской, провожаемый возмущенными взглядами общественности и не всегда цензурными комментариями. Хорошо еще, камни вслед не кидали! Впрочем, Алекса все это даже заводило как-то!
А вот Женька расстроилась. И вовсе не из-за косых взглядов. Просто Макс к колодцу так и не пришел. Оно и понятно — выпускной скоро, да еще медкомиссию надо проходить. Некогда. Жаль…
Двадцать второго июня на площади рядом с братской могилой был митинг. Выступали ветераны, люди еще в большинстве своем не старые, уважаемые. Стояли, сверкая наградами и скорбно поджав губы.
Школьники пришли нарядные, парни — в белых рубашках, девчонки — в белых передниках. Была и милиция — в парадной форме. По приказу начальника младший лейтенант Дорожкин даже произвел салют, сделав пять выстрелов в воздух из карабина Симонова. Народ аплодировал.
Митинг закончился быстро, все понимали — это ведь никакой не праздник, а День памяти, черный, недобрый день.
Фронтовики — а воевали почти все, не в армии, так в партизанах — поминали павших товарищей и вообще — погибших, сгинувших в эту жуткую войну. Никакого пафоса не было и в помине — фронтовики не поняли бы, могли и в морду заехать. Да и почти все районное начальство тоже повоевало — и первый секретарь, и второй, и председатель колхоза…
Поминали кто где. Начальство — в сельсовете, а люди попроще — в рюмочной, в чайной или просто на природе. Милиции было указано в такой день пьяных не хватать. Да и пили-то по уму, не от радости — скорбно.
Даже в милиции — и то выпили. В кабинете начальника, в конце рабочего дня. Из воевавших были техник-криминалист Теркин — пехота, старшина Дьячков из дежурки — артиллерист, ну и сам начальник отделения Иван Дормидонтович — полковая разведка. Вот они-то потом втроем и остались. После всех.
— Володь, погоди-ка… — прощаясь, начальник задержал Алтуфьева на пороге. — Ты трофейными мотоциклами интересовался… Так один товарищ, Ревунков Митрий, раньше в МТС работал, ныне пенсионер. Да знаешь ты его — одноногий такой, с железным протезом. Инвалидка у него еще. Так вот, ездил он как-то в Новинку, к родственникам, и видел на лесной дорожке фашиста! Натуральный, говорит, такой фашист, на мотоцикле, в дождевике и каске, очки-консервы… Помятая коляска или нет — не приметил, от страха съехал в кювет, потом трактором вытаскивали. Это примерно в то время, когда грузовик обстреляли… Вот я теперь и думаю, может, и вправду — фашист? Схоронился в лесах, в бункере, и выезжает на промысел. Да шучу я, шучу, что ты так сморишь? Трофейных плащей да касок — что грязи. О мотоциклах я уж молчу. Кстати, все проверили?
— Проверяем… — следователь повел плечом. — А о фашисте этом, на мотоцикле, я уже не первый раз слышу.
Утром, часиков в девять, младший лейтенант Дорожкин, бросив мотоцикл на лесной тропинке, заглянул в Дом культуры и нос к носу столкнулся с заведующим клубом Сергеем, своим одноклассником.
— А! — сразу догадался тот. — Ты по вчерашней драке? Так там уже помирились все. Заявление писать не будут.
— Что еще за драка? — участковый напрягся было, но тут же махнул рукой. — Да черт с ней. Я вот по какому делу… Начальство напрягает. Культмассовый сектор… Танцевальный кружок ведь у вас есть?
— Конечно, есть! — обрадованно покивал завклубом. — И не кружок, а целая студия! Потапова Галина Михайловна — руководитель. Между прочим, бывшая балерина! Постой-постой… Так ты это… записаться, что ли, хочешь? Игорек, одобряю! Молодец! А то у нас там одни женщины… Заодно невесту тебе подберем!
Сдвинув фуражку на затылок, Дорожкин наморщил нос:
— Нет. Давай без невесты как-нибудь. Да и вообще, ты мне справку дай — что, мол, такой-то такой-то занимается в танцевальном кружке, проявил себя… ну и так далее. Только чтобы все честь по чести — исходящий, подпись, печать.
— Жаль… — искренне вздохнул Сергей. — Очень жаль, что не хочешь. А то бы…