— А вот эта девочка, Зоя… она что же, с родителями переехала?
— Не-ет, мать у нее умерла, она и переехала. К тете Нюре Курочкиной, она в больнице работает сестрой-хозяйкой. Да ее все знают…
— Хелло! — у самого колодца резко затормозил велосипедист в темных очках — Леха Кошкин, он же — Алекс.
Ах, какая на нем была рубашка! В цыганском таборе все бы умерли от зависти. Шелковая, ярко-желтая, с какими-то фиолетово-зелеными цветами и ярко-красными ягодками! От такой жуткой попугайской расцветки у неподготовленного человека, верно, мог бы приключиться нервный тик. Интересно, для чего вообще такую ткань производят? Наверное, диваны обивать…
— Ладно, молодые люди, увы, спешу. Всего доброго! — приподняв шляпу, Мельников поспешно зашагал прочь — куда-то в центр, к площади.
Алекс же… Нет, это надо было видеть! Не слезая с велосипеда — обычного, черного, ничем не примечательного, — приподнял очки, картинно упираясь ногами в землю.
— Привет, говорю, Колесникова. Ну, как тебе Хейли?
— Привет. А ничего! — улыбнулась девушка. — С удовольствием послушала. Ой! Ты, наверно, хочешь забрать?
— Да нет, слушай… Просто… скоро будет еще. Друзья подгонят. Клифф Ричардс, Фэтс Домино и этот… Джерри Ли Льюис! Слышала кого-нибудь?
Женька помотала головой:
— Нет. Хотя «Домино» — это же песня такая французская! Домино, домино, ла-ла-ла-ла…
— Ну уж, — фыркнул Алекс. — Это точно не французское. Честно сказать, я и сам толком никого не знаю. Но послушаю! Тебе надо?
— Спасибо! Хотелось бы…
— Тьфу! — подошедшие к колодцу тетушки покосились на Алекса и разом плюнули.
— Ну и молодежь!
— И куда только милиция смотрит?
— А эта-то с ним… любезничает! Волосы распущены — тьфу! А ведь комсомолка, наверное?
— Что т-ты, Ивановна! Кто таких в комсомол-то возьмет? Тюрьма по ним плачет! Тю! Это не Колесниковых ли дочка, да-ак?
Говорили тетушки громко, ничего и никого не стеснялись. А чего им стеснятся-то — они же не стиляги!
— Ох, надо участковому сказать, чтоб принял меры. А то ведь и до беды недалеко!