— Заходи, говорю!
Получив грубый пинок, девчонка кубарем скатилась вниз по гнилым ступенькам. Хорошо, ничего не сломала.
Мельников закрыл люк. Тускло вспыхнул фонарь.
— Ой!
Женька ахнула, увидев лежащее в углу тело. Мертвое… какое же еще… Господи, да это же…
— Вижу — узнала, — обернувшись, осклабился дачник.
Девушка опустила голову: «Почтальон. Дядя Слава Столетов… За что он его?»
Бункер оказался небольшим. Метра два на три. Стол, нары в углу, какие-то ящики, полки… Автоматы! Настоящие, немецкие, какие показывали в кино… Прорезиненный плащ, пара фашистских «рогатых» шлемов, мотоциклетные очки-консервы… А это что? Похоже на гранаты! Ну да — гранаты и есть. Длинные, как колотушки. Целый ящик!
— Ну! — рывком подняв пленницу, Мельников усадил ее на нары. — Давай рассказывай!
— Что рассказывать?
— Все, что записано у тебя в тетрадке!
В тетрадке… Так он знает про тетрадь? Откуда? Ах да, он же заходил в комнату, а тетрадка лежала на столе. Вполне мог прочесть! Ах, дура, дурочка… Вот уж точно — Горемыка!
— И постарайся, девочка, чтобы я тебе поверил. От этого будет зависеть — останешься ты жить или нет.
Мельников говорил глухо и зло. Женька ему не верила. Уж, конечно, он не оставит ее в живых, зачем ему лишний свидетель? А даже если и не убьет сразу, то просто оставит здесь, в бункере, про который ни одна собака не знает! Сиди и помирай.
Женька начала рассказывать… Про почтальона, про Крокотова…
— Про милицию давай, — перебил дачник — Вспоминай, что ты там наболтала?
— Да я там и не была! — пленница вскинула глаза и вдруг осеклась. — Мне трудно так вспомнить. Вот если бы бумага, карандаш…
— А! — глухо расхохотался бандит. — Привыкла все в тетрадку записывать! Знаем-знаем… Ну, бумагу я тебе, положим, найду. А вот карандаш…
— Да вон же они — в ящике! — девушка показала рукой и робко спросила: — А можно я к столу сяду?
— Давай… В каком ящике?