— Шалькина в Тянск повезешь?
— В Тянск, в психушку, — закрыв сейф, обернулся Алтуфьев. — Ты чего хотел-то?
— Да понимаешь, на заочном учусь в Ленинграде… — оперативник пригладил волосы рукой. — Через неделю на сессию. Мне б это… учебник хоть какой почитать. Ты бы не мог — в библиотеку? В нашей-то ничего на эту тему нет.
— И не надо ни в какую библиотеку, — со смехом заверил Владимир. — Юридическая литература, друг мой, чай, и у меня найдется. «Советское уголовное право» подойдет? Меньшагина и Вышинской.
— Спрашиваешь!
Радиола в клубе была солидная — «Дайна». Да еще к ней Максим присоединил по особой схеме большие динамики, списанные из кинобудки, потому звук стал что надо! Кроме радиолы и пластинок еще имелся и магнитофон. Старый, он все время капризничал, а магнитную головку приходилось постоянно протирать одеколоном. Тем не менее как-то выкручивались, когда не было духового оркестра.
А вот когда был, тогда — да! Но это по праздникам только — оркестр. Нынче же, как всегда, — радиола: «Бабушка, научи меня танцевать чарльстон»! Ну и подпольные буги-вуги…
Компанию приблатненных парней Макс заметил сразу же, как только пришел. Сидели на скамейке у танцплощадки, курили. Не очень-то взрослые — лет по четырнадцать-пятнадцать, — но уже много чего о себе думающие.
Длинный, с начесанным коком на голове, в синих зауженных брючках — Леха Кошкин из девятого «А», нынче перешел в десятый. Ботинки на «манной каше» — где только такие взял? — модная курточка на застежке-«молнии», с кокеткой и накладными карманами. Такие курточки в Москве называли «ленинградками», а в Ленинграде — «московками». Еще «хулиганками» звали. Не то чтоб стиляга, а так… около. Но любил, чтоб его звали Алексом.
Рядом — совершенная противоположность: коренастый, стриженный ежиком второгодник Курицын, одетый всегда одинаково — старые широкие штаны и серая бесформенная рубаха, больше напоминавшая тюремную робу. Круглое, ничего не выражающее лицо.
На самом краю скамеечки примостился Митька Евсюков, по кличке Дылда. Лет ему было где-то семнадцать, школу бросил, работал на каких-то складах — или, скорее, числился. Тельник, широкие штаны, блатная кепчонка-«лондонка» — предмет зависти всей малолетней шпаны. Узкое, вытянутое, как у лошади, лицо, тонкие злые губы, постоянно искривленные в недоброй ухмылке. Говорили, что Дылда всегда носит при себе финку. Правда, порезанных никто не видел, но… слухи ходили.
Компашка эта — или, лучше сказать, кодлочка — в ожидании танцев занималась своим обычным делом: курили, щелкали семечки и задирали проходивших мимо девчонок. Точнее, задирал Кошкин — Алекс и остальные тупо ржали, лишь иногда вставляя колкие, по их мнению, замечания.
— О, сма-арите-ка, какая фифа! — Кошкин всегда га-аварил «по-московски», старательно растягивая «а-а». — А ножки-то ничего, а?
— Фу ты, ну ты — ножки гнуты! — сквозь зубы процедил Дылда.
Вся компания дружно загоготала. Девушка тут же ускорила шаг.
— Вот это булки! Ой, сма-арите, паца-аны, хто ето? Ето ж Ленка Тяпкина! Одноклассница… Лена, что не здороваешься?
— Ну, привет…
Тяпкина была не одна — с высоким красивым парнем.
— Ой, Миха! Ты что, с Ленкой, что ли? Ой, отстань! Она знаешь какая фифа? Точно тебе не пара.
Парнишка, однако, оказался не из боязливых: