Подошел, присел на скамеечку:
— Угощайся, Гош. Спички есть?
— Дак это… есть, во…
Оба закурили. Макс едва не закашлялся — не курил, спортсмен все-таки.
На дальней скамейке у трансформаторной будки, свесив голову, сидел, или скорее дремал, парень в грязной белой рубахе и расстегнутой модной куртке-«ленинградке», почти такой же, как у «стиляги» Кошкина, только не на «молнии», а на трех больших пуговицах.
Парня Максим знал. Да его тут все знали — Хренков Костя. Недавно из армии. На Севере где-то служил. Сейчас вот в колхоз устроился, техником или шофером. А еще говорили, будто Хренков был влюблен в Лиду… Лидию Борисовну. Прямо проходу ей не давал!
Молодой человек поморщился — и придет же такое в голову! Усмехнулся, искоса глянул на Курицына:
— Я, вишь, хотел у Ваньки Мошникова лампы для радиолы спросить. Не знаешь, есть у него?
— Не-а, не знаю. Ваще Ванька — парень злой!
— Да мне пофиг, злой он или добрый. Мне бы лампы.
— Приемник хочешь делать? — выказал некоторое понимание Курицын.
Макс кивнул:
— Да. Не знаю, выйдет ли.
— А Ванька сейчас на Школьной, поди. — Подумав, второгодник выпустил дым. — С мальками своими. Хаза там у них! За ямами. Ну, где картошка.
— Вот спасибо, Гош! Пойду гляну. Бывай!
Не то чтобы Максиму так уж сильно был нужен Мошников вот прямо сейчас. Просто что-то неспокойно стало на душе. Женька-то запросто могла эту малолетнюю компашку отыскать — вот прямо сейчас, еще ведь не поздно. Разыщет да вопросы начнет задавать — кому понравится? Тем более Мошников и впрямь парень злой, завистливый и злопамятный. Любитель тех, кто послабее, унизить. А Женька ведь слабей! И сам же рассказывал, что они там с девчонками делают.
Покинув клуб, Максим свернул на лесную дорогу. Так было быстрее до Школьной, напрямик, многие этим путем и ходили… вот хотя бы встретившийся на пути почтальон, дядя Слава Столетов. Он, кстати, где-то там же, на Школьной, жил, в двухэтажном деревянном доме.
— Еще раз вам здрасьте, дядя Слава! Что, решили тряхнуть стариной? Так фокстроты уже не танцуют!
— Ничего! Мы и стилем могем!
Да, почтальон на танцплощадку заглядывал часто. Как и многие в его возрасте. Польку под баян танцевали, вальсы, падеспань. А какой у него возраст-то? Да пес его знает. Лет пятьдесят, наверное, или сорок. В общем, старик, пожилой уже. А свободных женщин примерно такого же возраста — море. Мужей-то на фронте поубивало…