Как можно вытащить пустоту – ее можно только заполнить. У Матвея она была не пустой коробкой или стаканом, которому когда-нибудь все же придется наполниться до краев, а черной всепоглощающей дырой.
И глядя на Алену сейчас, с теми же самыми детскими хвостиками, Матвею стало совестно.
– Я не знаю, что сказать, – сглотнул он.
«Прости меня, прости меня, прости меня. Просто… я очень глупый…».
– Я рад… Я познакомлюсь с ним, честно.
Алена кивнула.
Разве ему позволено страдать? Из них двоих плакать заслужила только Алена.
«Но семья не избавит от паразитов. Ни телефон, ни работа – ничего. Эти твари все еще здесь».
Она прошла в прихожую и открыла дверь.
Тягучая грусть разлилась по венам Матвея, наполняя ноги блестящим свинцом.
В воображении с пузырьками вытесняемого воздуха лопались картинки самого грустного, что только могло случиться, и в какой-то момент мужчина захотел, чтобы все это произошло в реальности.
«Они прячутся на помойках и на крестах церквей. Нужно очистить баки и снести церкви. Я еще… еще они в ядерных бомбах, на ракетах, на нотных тетрадях. Они входят в состав красок и чесночного хлеба. Они пригрели себе очень хорошие место – наши головы».
Дверь тихо закрылась.
– Алена? – спросил, вдруг очнувшись, Матвей.
Никого уже не было.
Тишина расступалась, пропуская со всех сторон шорохи и звуки.
И бой барабана.
Они медленно подступали к мужчине, как дождавшиеся своего часа хищники.
Одна милость больного мозга – Матвей вспомнил родительский дом. Отчего-то ему показалось, что он все еще спит на старом матраце в детской комнате и вот-вот проснется.
Иногда уже во взрослой жизни к нам возвращается чувство потребности в полной родительской защите. Оно похоже на то, как во время болезни, изнывая от ноющей зубной или головной боли, сглатывая шерстяной ком тошноты, мы требуем их прекратить наше мучение. В час крайней нужды родители превращаются во всесильных богов, и мы прощаем им то, что с утра они с нами завтракали, а ночью, возможно, не выспались.