Но откуда берется все это во взрослой жизни, порой, так удаленной территориально и эмоционально от отчего дома?
Почему ищет помощи наш аналитически сложенный мозг в такой нелогичной области как любовь?
Действительно, есть ли что-то нелогичнее материнской любви, искренне направленной на развитие и защиту ребенка, при этом задавливая его взрослой сухостью и титулованностью, ежеминутно напоминая об уважении, и раскритиковывающей это уважение при личной необходимости.
Матери хотят растить детей подобно цветам на балконе, отрывая молодые листики и срезая веточки, портящие общую форму. Но у детей срез таких веточек сопровождается бурным эмоциональным кровоизлиянием, конфликтом и борьбой.
Может мы, и вырастая, продолжаем чувствовать эту власть садовых ножниц над собой, эту извечную необходимость расти к нужной форме, и вытекаемую из всего этого обиду, а потому в минуту послабления или неудачи возвращаемся к собственным властителям?
Язвы на руках начали мучительно зудеть.
Наступало.
* * *
Бесцельно бредущий по улице человек мог привлечь чье-то внимание, если бы свет от фонарей хоть чуть-чуть освещал его силуэт. Но, по какой-то случайности, именно в этот день на протяжении всей дороги лампочки – зажатые в матовом стекле звездочки – перегорели, оставляя единственную возможность: погрузиться в стремительно наступающие сумерки.
Как была черна земля под ногами, как было черно небо над его головой, так и душа Ипсилона пребывала во мраке, который по своей человеческой глупости он принял за дар, принесенный ему миром богов.
Наверняка кто-то задастся вопросами: что это за улица, куда ведет и по какому адресу ее можно найти?
Но при всем желании ответить на них равносильно тому, что и проигнорировать.
Улица была самой обычной. Застеленная темно-серым асфальтом, по бокам которой теснились желто-белый бордюр, огораживающий пешеходную дорожку от автомобилей, и периодически повторяющиеся старомодные уличные фонари.
Бог знает, куда эта дорога вела, прерываемая бесконечными пешеходными переходами, перекрестками, поворотами, развилками и тому подобными вещами. Может, она и вовсе соединялась каким-то отростком с концом, превращая все прогулки задумчивых прохожих в циклическое движение по одним и тем же местам.
Неосознанно Ипсилон как раз и начал петлять, то тут, то там ныряя в повороты, пережевывая пустоту внутри и все свои мысли в один полный хаоса комок.
Впервые за долгие годы он остался в голове один и совершенно не мог понять, как же ему справиться со всей объемом, потому что та, ради которой он убил своего отца, сейчас отсутствовала, и ее пригретое место пустовало.
Глядя на проезжающие мимо машины, он подумал о том, что на месте отца мог оказаться кто угодно. Кто угодно.
Ребенок.
Да, он бы точно так же задушил его, и ребенок не оставил бы на теле столько синяков. Другое дело – здоровый мужчина или женщина с острыми коготками…
И лишь вопрос времени, когда тело отца найдут – таймер запущен.