— Вот, — довольно сказал змей. — Формула расчёта коэффициента влияния любви на историю, где Х это удельный судьбоносный вес отдельной любящей личности, Y удельный судьбоносный вес любимой, а F…
Он перечислил ещё с десяток факторов, а пока Свийс увлечённо тараторил и шипел, чёрная чаша Охотека и его последняя надежда медленно и неостановимо ползла вниз. Она остановилась где-то в нижней трети.
— Эврика! — удивился змей. — Судя по всему, у вас и правда особые чувства, молодые люди.
Ана и Афина смотрели друг на друга, и в их взглядах одновременно отразились взбудораженная радость, облегчение и стыд. В основном, конечно, у Аны, богиня держала себя в руках. Но кто знает саму себя, тот увидит чувства даже под мимическим контролем.
— Я ошибалась, — тихо сказала Афина.
— Ну и бред, — развёл руками Охотек. — Или читерство высшей пробы. Они как-то обманули систему, хитрохвостые верганские хруны! Точно говорю. Ну какая, к смуглям, любовь, как она может чего-то перевесить…
Олигарх безнадёжно расхохотался.
— Ты же сам сказал совсем недавно, — с внезапной твёрдостью оборвал его Свийс. — Что всё на свете можно купить. Значит, оценить денежной мерой. Значит, просчитать. Вот я просчитал тебе любовь и кидаю доказательство. Ты недооценил любовь, делец. Она подороже стоит. Может, стоит сменить инвест-стратегию и инвестировать в романтику?
Он ядовито усмехнулся, баюкая обоими хвостами позеленевшую от удовольствия Уулю.
— Но это я так, не в качестве бизнес-эксперта. Хе-хе-хе-с-с-с-с.
— Ладно, — воскликнул Охотек, временно выбитый из колеи и впервые с юности потерявший точное понимание того, как устроен мир. — Чёрная дыра с вами, сумасшедшие. Но победителей в испытании ДВА. Ваш выскочка, который попортил мне столько крови, тоже стоит низко. Если я опущу его ещё ниже, то пройду в финал и растопчу всю вашу романтику.
Он с жадной радостью уставился на умирающего Одиссея.
— Если ваши Древние так сильно ценят вклад в историю, то вот моя ставка, огромной исторической важности, — он собрался, сконцентрировался и подошёл к статуе Фокса серьёзный и надутый, как перед финальными торгами. — Когда я вернусь с этой слишком странной планеты, обещаю, гарантирую, клянусь… могу выписать бонды — что направлю всю мощь своего состояния, планет и корпораций на то, чтобы освобождать миры, которые мне принадлежат. Сто тридцать миров, столько народу!
Его глазки затуманились миражами прекрасного будущего.
— После победы мне будут уже не нужны все эти нахлебники, профсоюзы и обузы. Я реформирую их и раздам все богатства на благо своих систем. А сам получу от Древних бессмертие и неуязвимость, а свои артефактики оставлю. И, став святым и великим в глазах всей галактики, начну купаться в почитании и проповедовать всю вашу сиропную чушь! О, каким обожаемым пророком я стану. Спасибо за науку.
Он жадно схватил ладонь чёрного Одиссея и вложил туда горячее стремление изменить стратегию, обмануть Древних и переиграть всех проклятых романтических дураков на свете.
Но чаша весов не двинулась с места.
— Ты не учёл одну вещь, — сказала Ана. — Покинув игру, ты забудешь все свои обещания, потому что никогда их не давал. И тогда, даже если ты всеми силами хочешь измениться, решать будет не твоё стремление, а твоя личность. А твоя личность… эгоистична. Чтобы победить в этих играх, тебе нужно прямо сейчас стать пророком в будущем, не помня об этом. А ты не сможешь. Ты никогда в жизни не откажешься от накопленных богатств.
Охотек хотел яростно возразить, но увидел, что чаша стоит на месте. Его ставка не имела силы, а значит, девушка была права. Квинтиллиардер пошатнулся, его щёки сдулись, а уши завяли.
По равнине пронёсся ветер, все чаши весов вспыхнули, и статуи олигарха с Геометрисом рухнули вниз, расплескавшись водой. Глаз сайн остался висеть там, где секунду назад лежал, Афина создала энергетическую руку, взяла его и вложила в пустую глазницу Одиссея.