– Колдуна. – Конюх сплюнул себе под ноги. – Того, что с хозяйкой приехал. Крался к дому, как тать. У меня аж сердце от страху зашлось. – Он снова перекрестился. – А лошадки после того успокоились и до самого утра уже смирно стояли.
– А больше ничего необычного не видели? – Дмитрий крепко сжал Софьину руку. – Когда следующий раз лошади волноваться начинали?
– Не видел. Я, барин, вам как на духу скажу, мне самому страшно. Кума моего этот… волколак третьего дня в клочья порвал, осиротил трех деток сразу. Так что смелости моей нынче хватает только на то, чтобы конюшню на ночь на все замки запирать. А во двор я до рассвета носа не кажу. Мне так спокойнее. А вы, барин, к колдуну этому иноземному присмотритесь. Как появился он на острове, так и началось все.
– Думаете, это майстер Шварц – оборотень? – спросила Софья и сама же собственному вопросу удивилась, словно бы поверила, что оборотни существуют.
– Волколак. – Конюх снова перекрестился, а потом добавил уже шепотом: – Уезжали бы вы отсюдова. Молодые ж еще…
Как бы Дмитрий ни старался привести себя в божеский вид, но один человек все же оказался наблюдательным.
– А что это у вас на рубашке, господин Рудазов? Никак кровь? – спросил капитан, который за время их отсутствия так и просидел в своем кресле с погасшей трубкой в зубах.
– И в самом деле. – Дмитрий глянул на свою рубашку, заметил крошечное бурое пятнышко. – На прогулке кровь носом пошла. Слабые сосуды.
Сосуды у него были крепкие, и казусов таких с ним никогда раньше не случалось. Что это было в лесу? Падучая?.. От таких невеселых мыслей сделалось нехорошо, на лбу выступила испарина, и он торопливо стер ее ладонью.
А капитан Пономаренко понимающе кивнул, вопросов больше задавать не стал, но посмотрел как-то уж больно пристально. Или Дмитрию это просто показалось?
Софья, прежде чем вернуться к гостям, отвела Ильку в его комнату, а когда спускалась по лестнице, ее перехватил мастер Берг, взял под руку неожиданно галантным жестом, заговорил так тихо, что Дмитрий, как ни напрягал слух, а расслышать ничего не смог. Почти ничего… Мастер Берг спрашивал у Софьи, не разговаривала ли она с Евдокией. И вопрос этот был более чем странен, принимая во внимание, что Евдокия умерла… Или речь шла о какой-то другой Евдокии? Дмитрий не знал, но непременно намеревался Софью об этом расспросить, потому что там, в лесу, в своем полубредовом состоянии тоже слышал это имя. И, кажется, женский голос, с которым разговаривала Софья. Было ли это бредом? После того, что он узнал от Кайсы и Виктора, удивляться уже ничему не приходилось. Решено, он поговорит с Софьей этим же вечером! Проводит ее до дому и поговорит.
Вот только поговорить им не довелось. Мари перебрала с шампанским, устроила некрасивую сцену со скандалом и битьем посуды. Хорошо, что гости уже были на пристани, собирались возвращаться домой. Капитан Пономаренко занял свое место на капитанском мостике, терпеливо ждал, когда уляжется всеобщая суета и возбужденные, изрядно пьяные гости взойдут на борт. Вид у него был сосредоточенный и значительный. Дмитрию показалось, что, только очутившись вне суши, капитан живет настоящей жизнью, не имеющей ничего общего с той полудремой, в которой он пребывает все остальное время.
Мари же пришлось уговаривать и почти силой уводить из гостиной. Она кричала, отбивалась, и вид у нее был совершенно безумный. Как на беду, куда-то пропала пани Вершинская. И в ее отсутствие вдруг оказалось, что все в доме пошло вразнос, лишившись жесткого управления, слуги то ли растерялись, то ли распустились. Чтобы восстановить порядок, понадобилась Софья. Об этом ее попросил Злотников, и то, как он попросил, как смотрел на нее при этом, Дмитрию очень не понравилось. Снова нахлынула белая волна, как тогда, в лесу, захотелось крушить все, что окажется на его пути.
На пути оказалась Софья. Взяла за руку, заглянула в глаза, сказала мягко:
– Я останусь, Дмитрий. Видишь, что тут творится? Заодно и за Илькой присмотрю.
– Нам надо поговорить, – все-таки ему удалось выдавить из себя не яростный рык, а нормальные человеческие слова. – Соня, мне нужно тебе кое-что сказать. – Он сам не знал, что станет говорить, просто чувствовал необходимость этого разговора.
– Мы поговорим. – Она кивнула и руку его погладила так, что вся ярость, все его смятение схлынули, откатились, уносимые той самой белой волной.
– От тебя пахнет молоком, – проговорил он вместо того, чтобы сказать что-то важное, настоящее.
А она вдруг смутилась, покраснела:
– Это Илька пил. Не допил… и вот я…