Святые в истории. Жития святых в новом формате. XX век

22
18
20
22
24
26
28
30

в-третьих, не привыкнешь считать свою смерть чем-то бывшим, а не будущим».

В 1934 году владыка Николай возвратился в Жичскую епархию в качестве администратора, а через два года снова был назначен в ней правящим архиереем.

К тому времени в Королевстве сербов, хорватов и словенцев (с 1929 года – Югославии), где объединение южных славян произошло по территориальному признаку, заметно обострились религиозные противоречия. Большинство сербов были православными, большинство хорватов и значительная часть словенцев – католиками.

В 1937 году югославское правительство Милана Стоядиновича заключило с Ватиканом конкордат (соглашение), который на всей территории Югославии давал большие преимущества католикам по сравнению с православными. В Белграде в знак протеста православный народ организовал крестный ход, во время которого произошли столкновения с полицией (известный как «Кровавая лития»). Правительство испугалось обострения конфликта, и уже подписанный конкордат не был ратифицирован. Идейными вдохновителями движения против конкордата стали Сербский Патриарх Варнава (он умер в эти дни при загадочных обстоятельствах, по всей вероятности был отравлен) и имевший большую популярность в народе владыка Николай (Велимирович).

В апреле 1941 года немцы оккупировали Югославию. В это время владыка Николай находился в своей епископской резиденции в монастыре Жича под Кралево. Немцы приезжали в монастырь с обысками, устраивали допросы, объявили владыку Николая английским шпионом. Вскоре немцы арестовали его и перевезли в монастырь Любостыня, где содержали под стражей. Как оказалось впоследствии, это спасло владыке Николаю жизнь: монастырь Жича подвергся сильнейшей немецкой бомбардировке, в результате которой были разрушены почти все монастырские строения, включая епископскую резиденцию.

Но владыка Николай меньше всего думал о личной безопасности. Осенью 1941 года, когда немцы проводили в Кралево массовые аресты и расстрелы мужского населения, он с риском для жизни добрался до города и пришел в комендатуру с требованием прекратить кровопролитие: «Вы расстреливаете моих духовных чад. Я пришел к вам сам, чтобы вы убили сначала меня и чтобы я не видел, как вы убиваете моих чад, которых вы взяли в заложники», – заявил владыка немецкому коменданту.

Смелый поступок отца Николая мог бы иметь трагические последствия, но помог случай: иеромонах Василий нашел и принес в комендатуру наградной лист за подписью Гитлера, полученный владыкой в 1935 году за восстановление в Македонии кладбища, где были захоронены павшие в Первой мировой войне солдаты, в том числе и немецкие. На этот раз владыку Николая отпустили…

Находясь под арестом в Любостыне, владыка продолжал руководить епархией: узнавал через священников новости, отдавал распоряжения. В монастыре Любостыня владыка провел почти полтора года, написав в заточении и вынужденном уединении замечательные книги: «Феодул, или раб Божий», «Сербский народ как раб Божий», «Индийские письма». Близкие едва успевали доставать для него дефицитную в условиях военного времени бумагу – владыка Николай исписывал страницу за страницей.

Монастырь Любостыня, Крушевацкая епархия, Сербия. Современный вид

В то время многих европейцев увлекала таинственная мудрость Востока, особенно философия Индии, и владыка Николай в литературной форме пытался доказать, насколько мир евангельских идей выше и глубже восточных учений. «Садись, Феодул. Давай сядем с тобой, отдохнем от пыльной дороги. Спрашиваешь, на что нам сесть? Да сядем прямо сюда, на дорогу, на пыль! Сядем на то, что давно сидит на нас, – на дорогую нам пыль, которая нас и утомила…» – приглашал Николай (Велимирович) читателей в книге «Феодул» посмотреть на христианство сквозь призму индийской философской и религиозной мысли.

Владыка Николай не успел дописать «Феодула» – в середине декабря 1942 года немцы перевезли его в монастырь Войловица на северо-западе Сербии, неподалеку от города Панчево.

В директиве по Сербии Гитлер требовал «уничтожить сербскую интеллигенцию, обезглавить верхушку Сербской Православной Церкви, и прежде всего – Патриарха Дожича, митрополита Зимонича и епископа Жичского Велимировича».

Расстрелять церковных иерархов немцы не решались, опасаясь стихийного народного восстания сербов, но держали их под усиленной охраной.

В мае 1943 года в монастырь Войловица под конвоем был доставлен Патриарх Сербский Гавриил (Дожич). Узники были практически полностью изолированы от внешнего мира: им было запрещено принимать посетителей и почту, не разрешалось даже открывать в комнате окна. Раз в месяц на встречу с заключенными приезжал капитан Майер, отвечавший за религиозные вопросы и контакты с Сербской Патриархией – любые переговоры можно было вести только с ним. С трудом удалось договориться, чтобы по воскресеньям и праздникам открывали монастырский храм. В эти дни Патриарх Гавриил и владыка Николай проводили богослужения, на которых разрешалось присутствовать только заключенным.

В Войловице владыка Николай занялся редактированием сербского перевода Нового Завета, продолжал заниматься литературным трудом. Он исписывал целые тетради размышлениями, поучениями, сочинял песни и стихотворения с посвящениями дорогим ему людям. Владыка вырезал из белградских газет некрологи умерших с фотографиями и в своем заточении молился об упокоении соотечественников.

14 сентября 1944 года Патриарха Сербского Гавриила и владыку Николая отправили в товарном вагоне из Войловицы в концентрационный лагерь Дахау. Они были единственные из церковных лиц такого сана, оказавшиеся в концлагере – оба в преклонных годах (им было по шестьдесят три года), измученные, с подорванным здоровьем…

Доктор медицины и религиозный деятель Милица Зернова в воспоминаниях приводит разговор с владыкой Николаем о времени его заключения в Дахау.

«– Владыко, – спросила я, – страдания и лишения убивают в духовном смысле узников концлагеря или воскрешают? Вот я, например, знаю людей, причем верующих, которые в лагерях не имели сил молиться: все их силы были сосредоточены на куске хлеба, головке лука, кружке кипятка…

Владыка ответил:

– В лагере, бывало, забьешься в какой-нибудь угол и повторяешь про себя: „Я прах и пепел. Господи, возьми душу мою!“ И вдруг душа возносится на небо – и видишь Бога лицом к лицу. Но ты не можешь этого вынести, и говоришь Ему: „Не готов, не могу, верни меня обратно!“ Затем снова часами сидишь и повторяешь про себя: „Я прах и пепел. Господи, возьми душу мою!“ И вдруг снова возносит тебя Господь… Короче говоря, всю жизнь, что осталась мне, отдал бы, если только это можно, за один час пребывания в Дахау.