РазNообразный Наполеон

Толстой велик. Он поставил перед собой задачу – и решил ее. Блистательно. Однако я вновь процитирую Драгомирова: «В наше время никто и не думал считать героями, в древнем смысле слова, ни Наполеона, ни тем более Кутузова. Но ведь от того, чтобы не считать героями и полубогами людей, действительно выходящих из ряда, и до того, чтобы силиться доказать в их решениях непроизвольность и бессмысленность, еще очень далеко. История, достойная нашего человеческого времени, заключается вовсе не в том, чтобы воображать, будто Наполеон значил в своей армии не более какого-нибудь рядового или фурштата; но в том, чтобы показать в истинном свете отношение между силою масс и силою личностей, руководящих этими массами».

Со всем соглашусь, кроме «истинного света». Нет его, существует только в воображении. Толстой ведь тоже думал, что уж он-то и показал все в «истинном свете». А вы заметили, что те персонажи романа, которые созданы исключительно силой писательского воображения, гораздо интереснее реально существовавших? Все потому, что Толстой не стеснял их ни в действиях, ни в помыслах.

«Героев» же писатель вполне сознательно загнал в некие рамки. Это его право, как и считать Наполеона «злодеем». Однако «Война и мир» – одно из величайших произведений мировой литературы. Шедевр! И сила слова всегда побеждает правду истории.

Так что я закончу тем, с чего начал. Мне не нравится, когда люди вступают в спор о Наполеоне с «толстыми ляжками» от Толстого наперевес. Миллионы людей! Сегодня. Плохо ведь не то, что Толстой их убедил, а то, что разубедить их практически невозможно. Парадокс: многим из них Платон Каратаев, этот «мистический центр» эпопеи, кажется абсолютно искусственным, но в «толстовском Наполеоне» они не сомневаются. Напоминает «школьную любовь», хотя и в школе далеко не все дочитали «Войну и мир» до конца…

Наполеон для Марины

– Мама, что такое Наполеон?

– Как? Ты не знаешь, что такое Наполеон?

– Нет, мне никто не сказал.

– Да ведь это же – в воздухе носится!

Никогда не забуду чувство своей глубочайшей безнадежнейшей опозоренности: я не знала того – что в воздухе носится!

Сколько лет было Марине Цветаевой, когда она задала своей матери вопрос про Наполеона? Может, восемь или девять. Она прочла стихотворение Пушкина «Бонапарт и черногорцы» и не знала ни кто такие черногорцы, ни кто такой Бонапарт. С Наполеоном один великий поэт познакомил другого великого поэта.

Марина Цветаева – полная противоположность Толстого. Толстой «культ героев» развенчивал, Цветаева героев обожествляла. Толстой Наполеона ненавидел, а Цветаева в феврале 1934 года писала: «С одиннадцати лет я люблю Наполеона. В нем и его сыне все мое детство, и отрочество, и юность. Так было и не ослабевает. И с этим умру».

Это даже не любовь, а всепоглощающая страсть. О которой, каюсь, я узнал уже будучи не совсем молодым человеком. Есть у меня такой недостаток – я не большой ценитель поэзии. Однако чувства Марины Цветаевой к Наполеону оценю с удовольствием.

Длинные кудри склонила к земле,Словно вдова молчаливо.Вспомнилось, – там, на гранитной скале,Тоже плакучая ива.Бедная ива казалась сестройЦарскому пленнику в клетке,И улыбался плененный герой,Гладя пушистые ветки.День Аустерлица – обман, волшебство,Легкая пена прилива…«Помните, там на могиле ЕгоТоже плакучая ива.С раннего детства я – сплю и не сплю —Вижу гранитные глыбы».«Любите? Знаете?» – «Знаю! Люблю!»«С Ним в заточенье пошли бы?»«За Императора – сердце и кровь,Все – за святые знамена!»Так началась роковая любовьИменем Наполеона.

Я мог бы ограничиться и двумя последними четверостишьями, но это кощунство – вырывать строки из признания в любви. Марина Цветаева. «Бонапартисты». 1912 год. Самой Цветаевой двадцать лет. Она уже давно влюблена в Наполеона, по ее собственному признанию – лет восемь как. У литературоведов, правда, на сей счет есть разные мнения, так ведь литературоведы – почти как историки. Да и «хронология» здесь не столь уж важна, сказано – с детства, значит – с детства.

«Комната с каюту, по красному полю золотые звезды (мой выбор обоев: хотелось с наполеоновскими пчелами, но, так как в Москве таковых не оказалось, примирилась на звездах…»

Звезды вместо пчел – компромисс, а так-то вся комната Цветаевой в доме ее отца в Трехпрудном переулке – в «наполеонах». В портретах императора и его сына, Римского короля. Как вспоминала сестра Марины Анастасия, «…их теперь было столько, что не хватало стен: Марина купила в Париже все, что смогла там найти. И в киоте иконы в углу над ее письменным столом теперь был вставлен – Наполеон. Этого долго в доме не замечали. Но однажды папа, зайдя к Марине зачем-то, увидал. Гнев поднялся в нем за это бесчинство! Повысив голос, он потребовал, чтобы она вынула из иконы Наполеона. Но неистовство Марины превзошло его ожидания: Марина схватила стоявший на столе тяжелый подсвечник, – у нее не было слов!»

Поднять подсвечник на собственного отца – вот это настоящая страсть! А Наполеона из киота так и не убрала. Я, конечно, не думаю, что императора Марина любила больше, чем отца (хотя кто знает). Но вот то, что обоих Наполеонов – и отца, и сына – она любила совершенно исступленно, факт неоспоримый.

Кого больше? Это как минимум интересно. Стихов сыну, королю Римскому, герцогу Рейхштадтскому, посвящено в разы больше. Только в первом сборнике стихов – «Вечернем альбоме» – есть «В Шенбрунне», «Камерата», «Расставание», «Стук в дверь».

В ярком блеске Тюильри,Развеваются знамена.– Ты страдал! Теперь цари!Здравствуй, сын Наполеона!Барабаны, звуки струн,Все в цветах… Ликуют дети…Все спокойно. Спит Шенбрунн.Кто-то плачет в лунном свете.

Марина Цветаева, «В Шенбрунне». Считается, что эти строчки Цветаева написала в шестнадцать лет, но и годы спустя она признавалась: «…Герцога Рейхштадтского… я люблю больше всех и всего на свете, я не только не забываю его ни на минуту, но даже чувствую желание умереть, чтобы встретиться с ним. Его ранняя смерть, фатальный ореол, которым окружена его судьба, наконец, то, что он никогда не вернется, все это заставляет меня преклоняться перед ним, любить без меры так, как я не способна любить никого из живых».

Что можно добавить к подобному признанию? Ничего… «Орленок», сын Наполеона, в начале XX века стал одним из главных романтических героев. Конечно, во многом благодаря знаменитой пьесе Эдмона Ростана.

Доктор