Мария Петровна (еще немного помолчав, говорит так убежденно и серьезно, что это слово не звучит обидно). Дура.
Катя. Спасибо за откровенность.
Мария Петровна. А вы не обижайтесь, сами выражение выбрали…
Катя. Конечно, сама. Сама выбрала и сама иногда думаю: может, и правда дура, смешная дура! Вообразила себя какой-то… бог знает чем, в общем… И сижу и мучаю себя и человека, который имел глупость меня полюбить. Ведь это глупость с его стороны – меня любить? Он ведь себе таких сколько угодно найдет, ничем не хуже! Как по-вашему?
Мария Петровна пожимает плечами, не зная, что сказать.
А он ведь любит меня, а?
Мария Петровна (всплескивает руками). Да вы действительно глупости спрашиваете: такую любовь поискать, такая любовь раз в тысячу лет!
Катя. А я не ценю, вот ведь глупая-то! Вместо того чтобы в объятья броситься, канитель развожу какую-то!
Мария Петровна. Вы что, смеетесь надо мной?
Катя. Нет, над вами – нет. А над собой-да. (После паузы.) Как жакет-то мой? Будет завтра готов?
Мария Петровна (поднимаясь). Да до того ли вам, милая моя?!
Катя. До того, до того, именно. Вы, пожалуйста, завтра, как обещали. А то как же? Без нового костюма в торжественный день… Слышали тут, как мне сроку двое суток дали? Надо решать… И вдруг жакет не будет готов! Я ведь все-таки женщина, мне красивой надо быть… Вы уж, пожалуйста… (Не дождавшись ответа, идет к письменному столу.)
Мария Петровна после некоторого колебания выходит, пожав плечами и тихо прикрыв за собою дверь.
(У стола, не оборачиваясь.) Вот странное дело. Первый раз в жизни хочется закурить. У вас когда-нибудь так бывало, Марья Петровна, а?.. И папиросы ни одной. (Берет коробку с табаком, насыпает табак в бумажку и пробует завернуть. У нее ничего не получается. Бросает бумажку.)
Звонок телефона.
(Все еще не видя, что Мария Петровна вышла, Катя подходит к телефону.) Да… (Долго молча слушает.) Подожди. (Зажимает трубку рукой, поворачивается, видит, что Мария Петровна вышла. В трубку.) Нет, я просто думала, что не одна… Да, одна… Да. (Опять молча слушает.) Нет, тебе совсем не за что просить прощения. Ты сказал то, что думал. Нет, наоборот, я благодарна тебе за это. Ты прав – надо решать. (Слушает.) Почему погорячился? Нет, и в этом ты прав – надо решать именно сейчас… Подожди минуту! (Отнимает трубку от уха и зажимает ее обеими руками так, как делают, когда хотят, чтобы тот, кто на другом конце провода, не услышал ни слова. Молча стоит, прижав трубку к груди.) Бывает же так! Никогда не думала раньше. Говорит и делает так, что нельзя, нельзя пойти к нему! А любит так, что нельзя не пойти! Как будто плывешь туда, а течением тащит сюда, сюда… Может быть, правда… любовь оправдывает все средства?.. Нет, неправда. Неправда! Но любит ведь? Очень ведь любит, а? Может, и правда – я дура? Может, и правда – надо думать потом, когда-нибудь… А сейчас решить… И станет сразу легко, легко… Вот и она говорит: такая любовь раз в тысячу лет… Может, и правда! (С силой сжав трубку, вспоминает о том, что держит ее в руках. В трубку.) Андрюша, ты слушаешь… Нет, никого нет. Нет, никто не помешал. Я думаю… (И – снова, отняв трубку от уха, сжимает ее в руках и долго сосредоточенно молчит, вся уйдя в свои мысли.)
Занавес.
Действие третье
Картина четвертая
Поздняя осень. За окнами, на крышах, первый выпавший снег. Та же комната. В углу, возле тахты, лежит рюкзак Голубя. Сцена пуста. За сценой слышен голос Марии Петровны, напевающей романс. В комнату входят Марков и капитан в шинелях, в походном снаряжении. Марков с небольшим чемоданом.
Марков (снимая шинель и сбрасывая ее на тахту). Открыли и вошли. Вот что значит, капитан, иметь в Москве квартиру!