Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы

Голубь. Так все и искали.

Марков. Ну, хорошо. Но хоть коньяк-то у тебя есть в доме?

Голубь. Откуда же? Предупреждать надо было, молодой человек!

Марков. А может, ты просто стал скуп и тебе жаль истратить на меня бутылку коньяку? Может, когда я вошел, ты спрятал эту бутылку за популярное сочинение Элизе Реклю «Человек и земля», которое все покупают и никто не читает? (Роется на книжной полке.) Постой, постой. (Достает бутылку, смотрит на свет, нюхает.) Коньяк?

Голубь. Молодец! Моя школа! Поймал старика. Катерина Алексеевна, штопор! (Открывая бутылку, капитану.) Ловко он меня поддел!

Марков (подражая Голубю). Три месяца назад, уезжая и не надеясь на ваши заботы, я заложил эту бутылку…

Голубь (перебивая его). Ладно, ладно. Молод еще смеяться над стариком. Лучше делом займитесь – посуду давайте!

Катя, вынув из шкафа рюмки, ставит их на стол. Голубь, покосившись на поставленную перед ним рюмку, меняет ее на чайный стакан и наливает всем, последнему – себе, доверху.

За добрую дорогу, во-первых! За скорое возвращение, во-вторых! Ну, а если уж гром грянет, – так за победу!

Пьют.

Марков (Кате, показывая на Голубя.) Ты тут построже с ним без меня. Хорошо?

Катя. Хорошо.

Марков. И сама тоже не очень скучай… Вру я! Скучай! Очень скучай! Слышишь?

Катя. Слышу, милый!

Капитан. Алексей Степанович, пора!

Марков. Идем, капитан, идем!

Капитан направляется к двери. Марков на секунду останавливается.

Голубь. Проводить-то тебя как, можно или нельзя?

Марков. Проводить? (Берет с тахты Катино пальто, подает ей его.) Ты же знаешь, что я не люблю, когда меня провожают…

Занавес