Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы

Чижов. Их. Ну, раз вы даже ихние фото не тронули, мне вам незачем объяснять про сохранность. Конечно, об них и слуху нет, но я сам в ополчении был, знаю: пока без вести – это еще но помер!

Воронцов. В какой ополченской были?

Чижов. В нашей, Бауманской.

Воронцов. Стало быть, однокашники.

Чижов. А разве вы тоже?

Воронцов. Тоже! Не тоже, а я, милый, отделенным был. Оля, ну-ка налей по маленькой бывшим однополчанам,

Входит Надя.

Надя. А вот и блинчики.

Воронцов. Давай сюда. За ползающих и перебегающих, невзирая на возраст! (Пьет.)

Оля. Пропали мои блинчики…

Надя. Еще сжарим.

Оля. Какое там «сжарим», и так опаздываю. (Быстро целует отца.)

Воронцов. Вот женщины, Чижов. Мы с тобой, может быть, в соседних окопах лежали, а ей блинчиков жаль.

Оля. Лежали, стреляли, ползали. Воевал две недели, а уж разговоров…

Воронцов. А чем меньше человек воевал, тем он больше об этом разговаривает. Это уж такой закон природы.

Оля выходит.

Верно, Чижов?

Чижов (поднимаясь). Верно. Рад я, что в хорошие руки квартира эта…

Воронцов. Да уж хорошие не хорошие, а так бывший однокашник, должен ты мне первому все поблажки делать – там свет включать, воду пускать…

Чижов. Безусловно.