Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы

Божена. Я мало видела? Боже мой! Я мало видела! Что же тогда было у вас?

Маша. Я рассказывала тебе.

Божена. Да, да… Но нет, не будем об этом. Ах, что бы я дала за то, чтобы увидеть, как ты слезаешь с поезда, идешь по улицам, как приходишь домой, встречаешь своих, как они радуются. А? Что же ты молчишь?

Маша. Я из Сталинграда.

Божена. Ну, а вдруг как раз твой дом… Ведь не каждый же дом…

Маша. Каждый.

Божена. Ну, а если… если ты не найдешь там своей мамы… Ты вернешься в город? Куда же ты пойдешь?

Маша. В свой райком комсомола.

Божена. А откуда ты знаешь, что там все живы?

Маша. Кто-нибудь жив. (После паузы.) Знаешь, я лежала и думала. Вот я родилась в селе Городище, Калачского района. Вот если мы встретились с кем-нибудь из городищенских в Калаче, мы говорим: «Мы – земляки, городищенские». А в Сталинград приехали, встретились с кем-нибудь из калачских и говорим: «Мы – земляки, калачские». А в Москве встретились с кем-нибудь из сталинградцев, говорим: «Мы – земляки, сталинградские». А за границу поедем, говорим: «Мы – земляки, русские». Неужели же не настанет такое время, чтобы встретились люди и сказали: «Ты с Земли и я с Земли, с одного земного шара, – значит, земляки»?

Несколько глухих взрывов. Долгое молчание.

Покажи мне платье.

Божена. Нравится?

Маша. Да.

Божена. А туфли? (Показывает туфли.)

Маша. Хорошие. Но только я никогда не ходила на таком каблуке. (С трудом поднимается с кресла, делает два шага к зеркалу.)

Божена. Куда ты?

Маша. Я хочу посмотреть, какая я. Давай приложим платье. А на каблуках? (Поднимается на носки и снова, застонав, опускается.) Нет, еще больно. (Садится в кресло.)

За окном усиливается гул стрельбы,

Людвиг сказал сегодня утром, что немцы разрушают танками баррикаду за баррикадой. Что ты будешь делать, если они опять придут сюда?