Второй пилот. А ты теперь лжешь, что написал ему записку! Раз он умер, можно говорить что угодно!
Он
Дик
Бен Кроу
Второй пилот. Послушайте
Бен. Он говорит правду. Он написал мне записку, что нас подслушивают.
Он. Вот видите, я говорю правду, я написал ему записку!
Бен. А ты до сих пор так и не понял? Я не хотел обращать на нее внимание. Раз муж моей сестры сам дал им согласие, чтобы они нас подслушивали, пусть слушают то, что я действительно думаю! Хотя я все же был тебе благодарен за эту записку; если помнишь, я тогда не назвал ни одного имени, кроме собственного. А своей судьбой я распорядился так, как считал нужным. И не жалею об этом. Я отказался отвечать на вопросы комиссии, но я решил: черт с ними, пусть знают, что я коммунист и не раскаиваюсь, что помогал испанцам! Пусть знают, что среди тех, кто был в Испании, не все такие трусы, как муж моей сестры!
Штурман. Ради справедливости хочу сказать вам, что он вовсе не всегда был трусом.
Дик. Это верно.
Он. Что за манера говорить обо мне как о мертвом! Словно я мертвый, а вы – живые!
Второй пилот
Бен. Не знаю. В тот день он показался мне самым настоящим трусом. Я даже удивился, как у него хватило храбрости написать хотя бы эту записку. И все же я был благодарен ему. Я даже потом, на последнем свидании с сестрой, не вдаваясь в подробности, сказал ей, что ее муж не такая уж дрянь, как многие стали думать, когда он после этих допросов так быстро пошел в гору.
Второй пилот. А ты после этого быстро пошел в гору?
Он. Да. И некоторые связывали тогда одно с другим.
Штурман. А ты сам?
Он. Я старался не связывать.
Штурман. Старался или не связывал?
Он. По правде говоря, и то и другое. Я как раз стал работать в довольно большой газете, и у меня были одна за другой несколько удачных поездок. Когда работаешь в маленькой газете, тебя не замечают. А когда в большой…
Бен