— Кира, ты не слушаешь меня?—спросила огорченно Алла. — Ты, кажется, не веришь ни одному слову?
— А если бы тебе стали наговаривать на твоего Андрея, ты бы поверила?—со злостью спросила Кира.
— И ты равняешь Андрея с этим уродом? Ну, знаешь, Кирка... — Алла с негодованием вскочила, забегала по комнате. — Хорошо, хорошо, — наконец сказала она, останавливаясь перед Кирой. — Мы не хотели тебя расстраивать и обижать, но твой Балашов настоящая дрянь! Почему он так относится к тебе в классе? Даже не смотрит на тебя? А если подходит — то украдкой как-то... Я бы просто со стыда сгорела! Или он тебя только вечерами признает? Кроме тебя, он дружит еще и с Ольгой...
— Это неправда!—не удержалась Кира. — А насчет класса... — Она замялась. — Я сама не хочу, чтобы все знали о наших встречах. Как всегда, начнут зубоскалить. И потом, что вы понимаете в настоящей, красивой дружбе?
— Ты повторяешь, словно попугай, чужие слова, — возмутилась Алла. — Конечно, над такой дружбой, как ваша, будем смеяться. А вот над настоящей — никогда! Понимаешь, никто не посмеет! Разве над нами кто-нибудь смеялся? А ну-ка, припомни? Разве нам многие не завидовали? А почему бы вот и вам тоже не дружить сейчас втроем? Почему вы с Ольгой разговариваете сквозь зубы? Ведь обе комсомолки! А ты не задумывалась, почему Балашов проводит один вечер с тобой, а другой — с Ольгой? Тебя это нисколько не трогает?
Кира упорно молчала. О чем было разговаривать? Она поправила носком ботинка сбившуюся дорожку.
— Вот что, — уже мягче сказала Алла. — Пораздумай, пока не поздно. Только... — Она запнулась. — Но если что с тобой случится, Андрей натворит таких дел... Тогда твоему Балашову и девятый класс не придется закончить...
Алла поднялась. Уже взявшись за дверную ручку, обернулась и добавила:—И еще хочу тебе сказать, что, пожалуйста, не думай от нас отделяться. Вот какие дела, Кирочка! Можешь не супить брови и губки не поджимать. Сейчас уйду, но в субботу засядем за немецкий язык, а то ты что-то спотыкаться на нем стала. Не вздумай опять удрать на танцы...
В субботу заниматься немецким не пришлось. В классе случилась крупная неприятность, и все остальное было на время забыто. Вначале никто не обратил внимания, что Сенечка Щеглов не явился в школу. В последние дни он почему-то часто пропускал занятия. Ближайший его друг Щелгунов уверял всех, что у Сенечки тяжело больна мать. Алла даже собиралась вместе с подругами навестить Сенечку.
Но идти к Щеглову не довелось.
Неожиданно для всех на третьем уроке Аллу и Андрея вызвали в учительскую. Они пробыли там долго, а когда вернулись, то известили, что после занятий назначается собрание комсомольской группы. Вот тогда-то и заявился Сенечка Щеглов. Он пришел не один, а вместе с отцом. Отец Сенечки, высокий плечистый человек в форме железнодорожника, войдя в класс, тяжело опустился за парту. У Сенечки был жалкий вид: от смешного гребешка на голове не осталось и помину, волосы были встрепаны и перепутаны.
С Сенечкой Щегловым произошла неприятная история. Кажется, он и сам не понимал, как такой грех мог с ним случиться. Его задержали возле драматического театра за перепродажей билетов. Конечно, в отделении милиции составили акт, сообщили родителям и комсомольской организации школы.
Первым попросил слово Щеглов-отец. Поднявшись, он долго молчал, точно не зная, с чего начать. Затем глянул на сына и сердито вздохнул.
— Мне стыдно за тебя!—произнес он глухо. — Ты отказался сказать директору школы, кто тебя подбил на такую пакость, отказался сказать отцу, но, может быть, скажешь своим товарищам? Кстати, расскажи-ка им, как ты себя ведешь последнее время дома? Из-за чего вчера плакала твоя бабушка? Говорят, что ты частенько не стал являться на уроки, а я об этом и не знал...
Он говорил, и у него дергалась правая седоватая бровь.
Сенечка испуганно озирался, то и дело вытирая платком вспотевший лобик. Сказать, кто ему дал на распродажу билеты, он отказался.
— Делайте со мной что хотите,—жалобно твердил он,— но об этом не спрашивайте.
— Может быть, нам скажет Щелгунов? — спросила Алла, и все, как один, повернули головы в сторону Щелгунова. У того затряслись толстые румяные щеки, замигали белесые ресницы. Он неопределенно мотнул головой и уставился глазами в угол.
Евгения Ивановна что-то неторопливо записывала в маленькой книжечке. Она выглядела необыкновенно бледной и усталой.
Как ни странно, но староста класса и комсорг на этот раз оказались в противоположных лагерях. Алла горячо настаивала исключить Щеглова из комсомола, как позорящего весь класс, Андрей протестовал.
ebooksa