Крик вернул ошалевшего мужика к жизни и тот зайцем сиганул куда-то в темноту.
«Ну и слава богу!» — Облегченно выдыхаю, радуясь, что не пришлось убивать безоружного.
В ушах стоит топот десятков ног, и он вселяет уверенность — рота бежит за мной, не останавливаясь и не обращая внимания на мечущихся горожан и соблазн прихватить что-нибудь из горящих домов. Значит, мой приказ на грабеж и добычу не отвлекаться, пока город не будет взят полностью, дошел-таки до каждого бойца.
Надрывно заголосил колокол на башне монастыря, и его тут же подхватили еще в нескольких местах. Этот набат звучит так, что непонятно куда он зовет, то ли к обороне, то ли спасаться, пока можно.
Начинаю задыхаться и перехожу на шаг. Торопится уже нет смысла, мы ворвались в город, шухер навели, и теперь надо гнать всю толпу к воротам. Там на стенах вряд ли разберутся в темноте, кто есть кто, и подумают, что все это несметные толпы захватчиков.
Замечаю впереди скопление людей и притормаживаю. Присмотревшись, различаю в разрывах дыма всадника, десяток кнехтов и с полсотни горожан.
Копья, топоры, и бешеный крик, пытающийся организовать толпу.
— Копейщики вперед, и плотнее, плотнее!
Поворачиваюсь к Куранбасе и киваю, мол давай!
Половец тут же раздает команды.
— Первый взвод на колено, стрелки на товсь!
Четыре шеренги идущего впереди штурмового взвода опускаются на колено, а следующие линии стрелков выстраиваются прямо за ними.
Слышу рев на немецком.
— Voraus, Brüder!
Грохот копыт по брусчатке и топот десятков ног! Сполох огня разрывает пелену дыма, прорисовывая плотную бегущую на нас массу людей. Разверзнутые в бешеном крике рты, выставленные острия копий, занесенные над головой топоры!
До них шагов двадцать не больше, и я машу рукой.
— Пли!
Две шеренги арбалетчиков стреляют разом, и шестнадцать болтов просто сносят первую линию врага.
Общий крик боли, переходящий в вой!
Отстрелявшиеся арбалетчики опускаются на колено, и стоящие за ними шеренги делают свой залп. Еще шестнадцать стрел врезаются в осатаневшую толпу!