Красная пара

– Ну, говори, говори, – сказала Эмма, – ведь от нас секретов нет. Что делается?

Кароль указал рукой на окно, в которое видны были в сером сумраке летающие хлопья снега, гонимые полночным ветром.

– Я возвращаюсь, – произнёс он, – из собрания нашей достойной челяди, кость брошена, завтра и в следующие дни мы выходим в леса, а половина этих людей в эту пору, в которую и собаку выгнать трудно, идёт без гроша, без одежды, без еды, даже без палки в руках, практически на верную смерть!

Он вздохнул.

– Ха! – прибавил он. – Не может быть иначе, хорошо кто-то из нас сказал: «С палками на штыки, со штыками на пушки». Чего нам не хватает, заменит мужество и самоотречение без границ. Ни один из нас не страдает над собой, но, глядя на запал этого люда, на этот чудесный дух, который из него струится, хотел бы ему дать, на что каждый солдат имеет право, хотя бы оружие в руку. Мы не скажем об этом лучше, – прибавил он, – а что грядущее скажет, то примем с покорностью. Завтра, – сказал он, – мы начнём постепенный отход к лесу, завтра в костёлах увидите девушек, множество молодёжи, исповедующуюся на дорогу, а через несколько дней кровь, наверное, литься будет, кровь! – повторил Кароль несколько раз. – Кровь, разольётся её много, но это будет дождь, который наши поля для будущих урожаев удобрит.

– Дорогой пане Кароль, – ответила Ядвига, – я не ожидала, чтобы ты на такую великую минуту с такой грустью глядел. Мы должны бы одни другим добавлять сердца и мужества.

– Да, это правда, – ответил спрошенный, – но порой нельзя сопротивляться какому-то болезненному впечатлению. Если бы вы, как я, присутствовали при этой сцене, если бы видели этих людей, из которых большая часть завтра бросит жену, детей или старых и немощных родителей, может, также бы испытали то стеснение сердца, которое мной на минуту овладело, а в итоге, – добавил он тише, – может, в этом есть толика отвратительного эгоизма, потому что я пришёл с вами попрощаться.

– Как это, попрощаться? – спросила Ядвига.

– Всё-таки не думаешь, пани, чтобы, когда те люди выходят, я мог остаться?

– Значит, ты…

Она не докончила и, бледнея, приблизилась к нему.

– Это необходимо? – спросила она.

– Безусловно, завтра в лесах начинают собираться выходцы из города. Мало приготовлений удалось сделать, мы должны быть с ними, дабы им добавлять мужества, направлять, а в необходимости умереть вместе.

Хотя болезненно задетая этим неожиданным объявлением, Ядвига говорить не смела, понимая, что не годилось сдерживать, когда речь шла об исполнении самого святого долга; села, задумчивая, и нескоро спросила слабым голосом:

– Стало быть, когда?

– Я, наверно, послезавтра, – сказал Кароль, – вся молодёжь сыпется всеми дорогами в нагие ещё леса, запал неслыханный, если бы по крайней мере сформироваться нам дали, сконцентрироваться, набраться сил.

– Но мне сдаётся, – прервала Ядвига, – что русские обо всём уже, должно быть, знают, приняли меры и даже сам выход из Варшавы затруднят.

– В этом ты, пани, ошибаешься, – сказал Кароль, – не знаю, чему это приписать, пренебрежению ли, прогрессу ли, глупости ли, самомнению ли, но мы с уверенностью знаем, что правительство ничего не предпримет, что перекрёстки открыты, что или не верят в восстание, или думают, что его тут же подавят. Всё-таки нужно этой минутой воспользоваться.

Разговор долго не продолжался, потому что Кароль с начала держал в руке шапку и крутился, беспокойный.

Ядвига была молчалива, мрачна, а когда дошло до прощания, сказала ему только: «До свидания!» Он уже был на пороге, когда она задержала его вопросом: