– Значит, ты не любишь нашу милую Флору?
– Если бы я не любил… и вы тоже… если бы я не!.. – повторил он, как бы разбегаясь перед прыжком, но осекся на полуслове, а когда мы прошли в ворота, так сжал мою руку, что пришлось снова остановиться. Миссис Гроуз и Флора уже вошли в церковь, другие прихожане последовали за ними, и мы на несколько минут остались одни среди старых могил, стоя на дорожке, ведущей от ворот, рядом с низким, похожим на стол надгробием.
– Итак, если бы ты не?..
Я ждала, а он смотрел на могильные плиты.
– Ну, вы сами знаете! – ответил он, не пошевельнувшись, и вдруг выдал такое, что я рухнула на каменную плиту, словно вдруг вздумала отдохнуть. – Мой дядя думает так же, как и вы?
– Откуда тебе знать, что я думаю? – помедлив, спросила я.
– Ну, конечно, я не знаю; мне странно, что вы об этом никогда не говорите. Но мне хотелось бы услышать, знает ли он?
– Знает что, Майлс?
– Ну, что тут у нас происходит….
Я сразу сообразила, что невозможно ответить на этот вопрос, не пожертвовав частично покоем моего работодателя. Но мне представилось, что мы все, в Блае, принесли уже достаточно жертв, чтобы теперь стесняться.
– Твоего дядю это вряд ли сильно заботит.
Майлс взглянул на меня.
– Значит, вы не думаете, что его можно заставить озаботиться?
– Каким образом?
– Понятно каким, пусть приедет сюда.
– Но кто сможет вызвать его?
– Я смогу! – сказал мальчик с удивительной живостью и нажимом. Он окинул меня столь же уверенным взглядом, а потом сам вошел в церковь.
Все было практически решено в тот момент, когда я позволила мальчику уйти одному. Дав волю чувствам, я потерпела поражение, достойное жалости, но, понимая это, не находила сил оправиться. Я просто сидела на надгробии и вдумывалась в слова моего маленького дружка, постигая всю полноту их значений; наконец я все поняла и заодно придумала, как объяснить свое отсутствие на богослужении: мне якобы стало стыдно за свое опоздание перед учениками и остальной паствой. Суть всего сказанного заключалась в том, что Майлсу удалось добиться от меня некоего признания, доказательством важности которого стали для него мои неуклюжие отговорки. Он выяснил, что я чего-то сильно боюсь и что он, вероятно, сможет воспользоваться моим страхом для собственных целей, получив большую свободу. Главный мой страх был связан с необходимостью решить мучительный вопрос о причинах его отчисления из школы, ибо это была одна из сторон другого вопроса – об ужасах, кроющихся за ними. Если бы опекун детей явился, чтобы обсудить со мной эти дела, такое решение, по сути, мне бы следовало приветствовать; но выдержать боль, неминуемую при вскрытии мерзких тайн, у меня не хватало духу, и я просто мешкала и жила в бездействии изо дня в день. К моему великому смятению, я признавала полную правоту мальчика; в его положении он мог сказать мне: «Либо вы выясняете с дядей тайну перерыва в моих занятиях, либо не ждите, что я и дальше буду вести рядом с вами жизнь, настолько неестественную для мальчиков». А для меня, неравнодушной к судьбе данного конкретного мальчика, неестественным казалось наличие у него какого-то умысла и плана, так неожиданно проявившегося.
Именно это так сильно ушибло меня, это помешало мне войти. Я ходила вокруг церкви, сомневаясь, спотыкаясь; я понимала, что отношения с Майлсом испорчены уже непоправимо. Склеить ничего нельзя было, и лишь огромным усилием воли я заставила бы себя сесть рядом с ним на скамью: он непременно взял бы меня за руку, прижался и заставил просидеть час в тесном, молчаливом контакте, вспоминая наш разговор. Впервые со дня его приезда я хотела отстраниться от него. Остановившись под высоким восточным окном и прислушиваясь к звукам богослужения, я ощутила такой порыв к бегству, что поддалась бы ему немедленно, если бы хоть немного расслабилась. Я так легко могла бы положить конец своим тревогам, просто уехав прочь. У меня имелся шанс: некому было остановить меня, я могла все бросить, повернуться спиной и отступить. Нужно было только поспешить вернуться в дом, чтобы наскоро собраться, – почти все слуги сидели сейчас в церкви, никто бы меня не увидел. Одним словом, никто не осудил бы меня, соверши я этот отчаянный побег. Я успела бы уехать, ведь меня ждали только к обеду! До обеда остается еще пара часов, а когда они пройдут – я отчетливо представила себе эту картину, – мои маленькие ученики разыграют сценку невинного удивления по поводу моего отсутствия.
«Что же вы сделали, нехорошая, злая? Почему, скажите, вы так огорчили нас, и мы отвлеклись от проповеди, понимаете? Как же вы нас бросили прямо у входа?» Я не выдержала бы ни подобных вопросов, ни их лживо-любящих взглядов; между тем именно это и должно было произойти, и я так явственно представила себе эту сцену, что наконец решилась уехать.
ebooksa