Спускаюсь вниз вдоль череды разбитых фонарей: чёртовы охотники везде успели. Невдомёк им, что сердца хранятся в подсвечниках. И они-то называют себя спасителями. Вандалы сплошные. Только и знают, что крушить всё да ломать. Но это их дело, их тоже можно понять. Чем занимались при жизни, тем посмертно красны.
Полночь, звон монастырских колоколов. Даже в Аду есть церковь, и это правильно: где ещё спасать души, как ни здесь.
А где церковь — там и тюрьма: моя остановка.
Вот она, большая, с длинным забором колючей проволоки и пустыми башнями, лишёнными часовых. Нет в них нужды, некому бежать: кто попался, тому попросту нет возврата.
Высокие жёлтые стены с решётчатыми окнами, из которых весь окружающий мир выглядит как глупая игра в крестики-нолики, где крестик — это колотая рана, а нолик — след огнестрела.
Стою перед главными воротами, они закрыты, хочу курить. Спешно смотрю на часы: ещё есть время. Оно всегда есть, мёртвым не до спешки, а заключённым — тем более: их срок — вся вечность, до срока и не уйдут.
Поговаривают, раньше эта тюрьма служила концлагерем, и нравы в ней сохранились от прежних хозяев. Даже сейчас над её крышей витает чёрное облако дыма: газовая камера как билет в карцер чистилища, где лежать всем не тесно. Заупокойной здесь звучит фуга, слышится шёпот забытых голосов, задающий ей ритм. Жуткое место. Тихое такое снаружи — а как представить, что творится за грядой стен… Тут я поёжилась.
Мы работаем на упреждение, а не на расхлёбывание результатов. Какой смысл искать убийцу, если есть возможность сорвать преступление.
Ад просачивается в сознание людей, и наше дело — его оттуда искоренять, капля за каплей, грех за грехом.
Здесь, в тюрьме, согласно докладу старшей сестры, находится сосредоточие гнева. Его-то мне и нужно найти.
Я затушила сигарету о бочок урны, выкинула окурок. Не люблю мусорить, не хочу, даже здесь. Ад и без того гадкое место, чтоб гадить в нём ещё больше. Возможно, будь он чище, здесь было бы поприятней. Сейчас проверять уже поздно.
А ещё удобно быть бесплотной. Стоит коснуться любой поверхности — и всё, я по ту сторону. Теперь — найти главный вход.
Он явился мне сам собою. Две машины вдоль стен, большой центральный въезд и громоздкая дверь ещё советских времён. Над ней вывеска: «Наши двери открыты для всех».
Ручка легко поддалась. Мягко нажала — меня пустили. Войти сюда — не проблема, впускают действительно всех. Вопрос лишь в плате за выход: часто её просто нет, а раз нет платы, то и не выпустят.
Всё ещё не могу понять, кому понадобилось поднимать занавес. Кто мог настолько устать от жизни на Земле, что захотел сюда? И ладно бы сам, других зачем звать? Самое забавное — внешне ничего не изменится. Едва ли кто-то что-то заметит. Просто мир станет чуточку мрачнее, а внутренние страхи станут реальными. Мог с ними бороться в голове — сможешь совладать и впредь. А нет — так и твои проблемы, останется лишь посочувствовать. В борьбе со зверем внутри побеждаешь либо ты, либо твои иллюзии. Даёшь им волю — попадаешь сюда. Всё останется на своих местах, да видеться будет иное.
Я прошла внутрь, в главном холле — небольшое помещение с портретами прошлых надзирателей, высокий регистрационный столик с журналом имён заключённых, койка для отдыха посетителей. Так странно: пекло должно вселять страх. Но едва ли можно думать о таком месте всерьёз. Говоря про ад, грех не пошутить, да и вообще, находясь здесь, грех — не согрешить. Только смех здесь такой, что сквозь слёзы. Оно и понятно, доля самоиронии с мыслями о грядущем.
В регистратуре сидела старуха в строгой зелёной форме, читала газету. Седая, лица не видно, погружена в сводку последних новостей.
Я подошла к ней, тактично кашлянула.
Та не обратила на меня ни малейшего внимания.
Я пожала плечами, сама взяла журнал заключённых.
ebooksa