Ну и пошли.
Только по дороге я говорю ему:
— Ты подойдешь к ней, а я пойду за вами и буду следить.
Он отвечает:
— Ну, это можно.
Так и уговорились.
Подходим к театру, прошлись раз, другой, вдруг вижу: идет небольшая стройная женщина в черном.
— Она!
У меня мороз по коже, дыхание захватило, и я как прирос к тротуару… Она прошла мимо, взглянула на нас, и даже из-под очень густого вуаля блеснули глаза…
Володька спрашивает:
— Она? Черт, какая хорошенькая!
А у меня язык не поворачивается, только и мог головою кивнуть:
— Она, мол!
Володька сейчас за нею…
Когда я снова овладел собою, вижу, он уже догнал ее, и они вместе идут к углу площади… так, в сотне шагов от меня… Я за ними, гляжу: они подошли к углу и садятся в коляску… И коляска и лошади те самые, я узнал их…
Тут я к ним бегом бросился, бегу и кричу:
— Извозчик!
И как на грех, ни одного извозчика кругом…
Пока я метался, кричал, — коляски и след простыл… Побежал я домой, захватил револьвер да денщика.
Взяли извозчика, поехали на армянское кладбище… Приехали, калитка по-прежнему на запоре, темно, тихо, ни души кругом… Стали кричать, звать Т., никто не отзывается. Пробовали перелезть через стену, оказывается — так высоко да гладко, что и втроем не взберешься… Подождали, подождали, дико ведь дежурить всю ночь у кладбища, может быть, они сюда совсем не приезжали, может быть, Т. уже дома сидит…