Тогда я просто протянул к ней руку и расстегнул верхнюю пуговицу ее корсажа. Немного приоткрылось ее плечо. Смуглая, загорелая кожа.
Она вскрикнула, словно я причинил ей боль.
— Мсье Жак, я баюкала вас, когда вы были младенцем…
Внутренний протест встряхнул меня, словно рука гиганта.
— Прости меня, Гертруда… Я не хотел…
Незаметно скользнув к двери, она повернула ключ в замке.
Ее глаза не отрывались от моих. Она перестала дрожать. Медленно, но решительно она принялась расстегивать корсаж. Обнажились ее руки, сильные, загорелые, с темными тенями в подмышках…
Я стоял, оцепенев, пока на пол падали ее юбки и появились стройные нервные ноги, слегка задрожавшие в прохладном ночном воздухе. Жестко вцепившись в мою руку, она увлекла меня в спальню.
Вспышками в моей голове возникали воспоминания: страшная боль в сломанном запястье, когда всегда печальная Берта защищала свое тело, свою невинность; день, когда я ощутил в руке отвратительно тяжелую грудь Ромеоны; сумрачный вечер, когда надо мной склонилась Марта…
Пружины матраса застонали под тяжестью тела Гертруды.
Я посмотрел на нее: холодное лицо, стиснутые зубы… Мне показалось, что она молилась.
— Гертруда, — негромко произнес я.
— Иди сюда, Жак, — ответила она. — Так нужно.
Она глухо зарычала, словно в ней пробудилась неприступная добродетель, когда наши тела соприкоснулись, и сразу же резко отодвинулась от меня. Через минуту ее твердое мускулистое тело вплотную приблизилось ко мне, и наши ноги переплелись. Прядь жестких волос скользнула по моему лицу.
Я устремился к ней, одержимый упрямой дикой силой.
Она громко закричала от неожиданной боли.
Если бы я мог надеяться, что когда-нибудь на меня снизойдет чистая заря искупления, то и тогда я со стыдом и угрызениями совести вспомнил бы эти отвратительные моменты любви и тут же обратил бы к небу свой ужас перед невероятным наслаждением, которое доставило мне страдание такого близкого мне человека, как Гертруда.
Вначале ее физическая боль, такая сильная, такая жестокая, показалась мне сладкой; ее стиснутые зубы волчицы скрипели от невыносимой муки. Иногда ее нервы не выдерживали, и она испускала крик, похожий на проклятье.
— Жак, ты меня убиваешь! Жак, Жак, ты рвешь меня на части!
Потом она униженно, с неожиданными слезами, просила, чтобы я не сердился на нее.
ebooksa