Ко мне двигался гроб для Гертруды, который тащили на себе двое мужчин.
Вошли два крепких парня, добродушных и забавных.
Они уложили в желтый гроб закоченевшее тело Гертруды, показавшееся мне странно большим.
Потом, повернувшись ко мне спинами, они торопливо заработали молотками, звучавшими, словно похоронные гонги.
Я видел их фигуры, сгорбившиеся над гробом; ритмичные взмахи их рук напоминали движения манекенов.
Когда я остановился возле люльки с ребенком, я увидел, что он открыл глаза. Глаза светились, как раскаленное докрасна железо.
— Что такое? — воскликнул я.
Меня никто не услышал. Молотки рабочих стучали слишком громко.
— Мы забыли про малыша, — сказал один из них.
Они пристроили ребенка между рук Гертруды.
Я заметил, что его глаза, уже затронутые разложением, казались пустыми пузырьками. Из них вытекала красноватая жидкость.
Я услышал, как один рабочий шепнул товарищу:
— Эй, глянь сюда! Это же создающая чудовищ!
Немного удивившись, я пробормотал:
— Смотри-ка, вот, значит, в чем дело!
Молотки продолжали выстукивать дьявольский танец марионеток.
Из семи бутылок арманьяка опустели уже шесть!
На улице по-прежнему лил дождь. За окном сгустилась темнота. Стекла оставались прозрачными, их хорошо протерли воском.
Какие замечательные парни — веселые, разговорчивые…
Один из них сложил песенку, соответствующую обстановке, и мы принялись горланить ее хором: