Еще не рассвело, когда они добрались до Приекуле. И тут все огни были замаскированы, но все же Лейнасар и Вилис не чувствовали себя такими обреченными. На родной стороне даже мрак и тот кажется знакомым.
В Приекуле они простояли около получаса. Затем Вилис услышал голос машиниста:
— Иди скажи «зайцам», что мы отцепляем вагон. Пускай смываются подобру-поздорову.
Помощник подошел к вагону и тихонько крикнул:
— Ребята, давайте вытряхивайтесь, пока фрицы не разнюхали.
Вилис разбудил Лейнасара. От помощника машиниста они узнали, что паровоз сейчас один отправится в Лиепаю. Вагон останется в Приекуле. Неплохо бы попасть в Лиепаю. Они стали просить, чтобы им позволили поехать дальше, хоть бы на тендере.
Помощник махнул рукой.
— Если кто ночью залезет и найдет вас в углу, мы ни о чем не знаем.
Сидя на резком ветру на куче угля, они пришли к выводу, что самый грязный и вонючий товарный вагон по сравнению с тендером очень удобный и приятный салон. Ночной ветер продувал так, что Вилису казалось, будто он голый. Вокруг все время вились клубы едкого дыма, в лицо били острые крупицы угля. В какой угол тендера они ни забирались, всюду их настигал дым, непрерывно валивший из короткой трубы.
Медленно и вяло брезжил рассвет. Неторопливо наступало туманное октябрьское утро, еще более сырое, чем ночь. Мрак таял. Уже можно было различить бежавшие мимо дома, деревья, колодезные журавли на дворах. Вилис взглянул на Лейнасара и рассмеялся. Вид Вилиса, в свою очередь, развеселил Лейнасара.
— Да, теперь мы вполне можем наняться в трубочисты, — сказал он и попытался немного вытереть лицо, но еще больше размазал грязь.
На одном полустанке, где паровоз ненадолго остановился, они соскочили с тендера и, бегая вокруг него, немного согрелись. Тут у них появился еще один спутник. Это был какой-то знакомый машиниста, из Лиепаи. Старик невысокого роста, в очках с металлической оправой, лицо его заросло редкой седой щетиной. То, что пальто его когда-то было синего цвета, угадывалось только по более темным местам около швов. На спине у старика была набитая чем-то котомка, сделанная из старого мешка и веревок.
Лейнасар рассказал старику, что их увезли в Германию на работы. Оттуда им удалось удрать и разными путями вернуться в Литву. И вот они наконец попали в Латвию. Из Лиепаи они попытаются перебраться в Вентспилс.
Старик, в свою очередь, сообщил, что он бывший учитель, теперь уже несколько лет без работы; еще в первый год оккупации немцы устроили в его школе госпиталь. Зарабатывает тем, что плетет корзины, мастерит всякие туеса и лукошки. Ездил в дальнюю волость, чтобы добыть кое-какие продукты. Ему повезло: достал несколько буханок хлеба, немного мяса и капусты. С провизией в Лиепае худо.
При словах старика о хлебе и мясе у Вилиса потекли слюнки. Старик, видимо, заметил это. Он сочувственно взглянул на юношей, и на его грустном, оттененном заботами лице появилась добрая, отеческая улыбка. Он снял котомку, развязал ее и, не доставая оттуда буханку, отрезал два изрядных ломтя.
— Возьмите, пожалуйста, — сказал он и подал каждому по ломтю.
Вилис отвернулся. В горле словно застряло что-то острое, режущее. Они выманили у этого бедного человека хлеб. Он верит, что они бежали из немецкого лагеря. Если бы он знал, кто они на самом деле, — так стал бы он разве делить с ними добытый с таким трудом кусок хлеба?
— Пожалуйста, возьмите, — повторил старик. Державшая ломоть костлявая, коричневая от загара рука дрожала.
— Бери! — резко крикнул Лейнасар.
Вилис понял, что не взять нельзя, и взял. Он стал есть, медленно отламывая черный пахучий хлеб. Но и самый вкусный хлеб иногда может показаться горьким.
ebooksa