Когда дождь и ветер стучат в окно

22
18
20
22
24
26
28
30

Лейнасар решил тщательно скрывать свои чувства. Это было необходимо, ибо Рига огорчила его еще больше. Трубы заводов дымились. Шли трамваи. Люди куда-то спешили. Их, казалось, было меньше, чем до войны. Зато автомашин было много, правда, все больше военных. На развалинах и руинах работали люди. Лейнасар должен добиться, чтоб эта жизнь остановилась, заглохла, а ее сменила другая — жизнь, угодная заморским хозяевам Лейнасара.

Он сделает для этого все, что в его силах.

2

На четвертом этаже третье окно справа было открыто настежь. Стало быть, Риекстинь уже дома.

Двухкомнатная квартира была обставлена со вкусом красивой и прочной мебелью безукоризненной работы довоенных мастеров.

«Мебель эта — приданое жены Риекстиня, — подумал Лейнасар, опускаясь в удобное, мягкое кресло. — А что теперь с моей квартиркой? Наверняка все пропало. Отдали кому-нибудь из латышской красной дивизии. Вместе с замечательным инструментом…»

Хотелось тяжело вздохнуть, но он сдержался и сплюнул в фарфоровую плевательницу. И плевательница эта была частью обстановки. Священная семейная утварь.

Пока Риекстинь возился на кухне, Лейнасар тщательно рассматривал квартиру. Ничего, ровно ничего не изменилось, с тех пор как он в последний раз приходил сюда в день рождения хозяйки. Словно не было ни войны, ни немцев, ни «Курземского котла», ни коммунистов теперь. Правда, все покрыто пылью. Стол и подоконник заставлены грязными тарелками и пустыми бутылками. Но в этом нет ничего удивительного. Риекстинь в Риге ведет холостяцкий образ жизни. Жена наезжает со взморья не для того, чтобы вытирать пыль и мыть грязную посуду. У нее дела поважнее. А держать в нынешнее время прислугу просто рискованно. Может, потом, когда переедет со взморья, подыщет женщину, которая приходила бы раз в неделю убрать и постирать. Надо приноравливаться, что поделаешь.

Риекстинь застелил стол сложенным в несколько раз номером «Тевии» и принес из кухни сковороду с яичницей. Поставил сковороду на стол. Достал несколько бутылок пива.

Когда они малость перекусили, Лейнасар, словно мимоходом, поинтересовался:

— Как ты считаешь, что за люди шатались там в лесу?

— Смолокуры. Не видел разве, как они ставили посуду у надрезанных сосен? Теперь во взморских лесах многие этим промышляют. Смолокуров опасаться нечего, хоть и боимся теперь всех и всего. Мне кажется, что настоящую жизнь начну только тогда, когда переберусь через залив на Готланд или в другое место. Когда ты, собственно, думаешь? Надо собрать и уложить кое-какие вещички.

Лейнасар ответил не сразу. Медленно наполнил стакан пивом. Рассматривая на свет янтарный напиток, он одновременно разглядывал поверх стакана лицо Риекстиня. «Только бы попасть за границу — вот все, что интересует этого дьявола, — ухмыльнулся про себя Лейнасар. — Оказывается, это прочная веревочка, на ней можно вытащить из хлева и заставить плясать не одного быка». Его вдруг осенила мысль. Если придется действовать самостоятельно, то перспективу удрать из Латвии можно будет использовать как главную приманку. Очевидно, немало таких, у которых душа в пятки ушла.

Лейнасар выпил пиво, поставил стакан на стол, достал грязный носовой платок и вытер губы.

— Найдется ли у тебя чистый носовой платок?

— Найдется, найдется.

— Так тебя интересует, когда можно будет уехать?

— Да.

— Это еще трудно сказать.

— Понимаю. У тебя задание. Но не забывай, что зимою Рижский залив замерзает. Тогда уж никуда не уехать.

— Да что ты! Я все кончу задолго до конца навигации. Мы, может, мартыновского гуся уже в Стокгольме есть будем. В худшем случае рождественскую елку наверняка где-нибудь в шхерах зажжем. — Лейнасару было ясно, что теперь Риекстинь готов беспрекословно выполнить любое задание.