— Ничего. Меня послали Америка, Англия, Швеция — большой мир. Скоро ты опять в большую трубу затрубишь.
— Да что обо мне говорить. Я-то охотно к старому воротился бы. Но другие…
— Многие так, как ты, думают?
— Мало. Те, что побогаче, с немцами удрали. Один Буллис остался. А другие сами хозяевами себя почувствовали.
— Ничего, люди за ум возьмутся. Ну как, устроишь меня?
— Как-нибудь устрою.
Только после того как старый Лейнасар вместе с сыном вынес из крапивы возле колодца обе сумки, втащил на сеновал и спрятал в сене, он понял, что произошло. Сын решил сказать отцу, что произошло. Сын решил сказать отцу, что в одной из сумок рация. Пускай осторожнее поднимется к нему по приставной лестнице.
Решили, что Ансису лучше всего устроиться на сеновале, в свежем сене. Снаружи туда не залезть — верхний люк заложен. На сеновал попасть можно только изнутри. Лестница убирается. За войну обитателей в хлеву стало меньше. Остались корова, три овцы да поросенок. Когда Лайма ушла работать на завод, они договорились со старушкой соседкой, и та присматривает за скотиной. Полуслепая и полуглухая старуха ничего не заметит. От Лаймы, по возможности, попытаются скрыть, очень доверять ей не следует. Новым воздухом отравилась. А если она все-таки разнюхает что-нибудь, то скажут ей, что брат удрал из лагеря для легионеров и что об этом надо молчать, пока он сам о себе не заявит куда следует и все уладится. Неужто не уговорят? Девушка она добрая, да и брата так давно не видала.
Когда сын кое-как устроился, отец вернулся в дом за одеялом и едой. На минуту он уселся на крылечке, чтобы разобраться в нахлынувших вдруг противоречивых чувствах и мыслях.
Прежде всего он испытал чувство страха. Радио… заграница… тайные сведения и черт знает что еще. Все это не шутка. Поймают — беды не оберешься.
Но, с другой стороны, появилась какая-то надежда. Может быть, сын на самом деле крупный представитель больших заморских государств. Вот будет здорово, если опять старые порядки вернутся!
Так и не разобравшись, старик махнул рукой — будь что будет!
Когда Лайма вернулась с репетиции, во всем доме было темно и тихо. Но старый не спал. Он слышал все. Слышал, как заскрипела кровать в Лайминой комнатке, слышал, как собака скреблась за дверью, слышал гул моря и странные ночные шорохи.
Утром Лайма, подоив корову, отправилась на завод. Старик еще не вставал. Потом пришла старушка соседка, вывела корову и привязала в саду. Овцы толклись вокруг коровы. Старушка кинула поросенку ботвы и ушла.
Старый Лейнасар в окно следил за старушкой и, как только она исчезла, кинулся к хлеву. Сын уже свыкся с новым жильем и с наслаждением потягивался на своем ложе. Его теперь ничего не волновало. Пока ему не грозила никакая опасность. Он стал еще самоувереннее. Не зря у него американская выучка, будет как сыр в масле кататься. На весь поселок только один-единственный милиционер, который и за соседней волостью присматривать обязан.
Поедая копченую салаку и запивая ее парным молоком, Ансис Лейнасар начал расспрашивать отца. Очень хотелось собрать первый материал для центра. Неплохо бы передать донесение о недовольстве рыбаков советской властью. Но старик больше ворчал, чем рассказывал. Недовольные, конечно, есть… Чем рыбаки недовольны? Нельзя сказать, что недовольны властью. Сами ведь эту власть устанавливали. Недовольны тем, что на всех резиновых сапог не хватает. У Казиса и Микелиса подметки продырявились. Клей не держит. А раньше разве у всех такие сапоги были? Не хватает сетей. Их дают мало и только в порядке очереди. Но кое у кого сарай от снастей ломится. Раньше за сети надо было денежки выкладывать, а теперь даром дают, вот сети всем и нужны. Человек пять получили новые моторки. Поговаривают, что даже суда дадут, на них будут ходить за дальней сельдью. Мало радости и в том, что улов надо сдавать на завод. Теперь, правда, рыба не гниет, завод покупает все, но если продать на сторону, то побольше выручить можно. А для себя копти и жарь сколько влезет. Но все равно на сторону сбывают. Буллис — так тот целыми ящиками. Как соберутся рыбаки, так молодые Буллису кулаками в нос тычут. Наша же Лайма первая кричит: «Чего завод наш обкрадываешь?» Вот и пойми, кто доволен, кто недоволен.
— Но, может быть, план так велик, что его при всем желании не выполнить?
Ансис насторожился в надежде услышать что-нибудь нужное для донесения в центр.
— Вообще-то прижимают. Но немало и таких, что из кожи вон лезут. Шноре помнишь? Немцы его в Саласпилс упекли. Теперь он бригадир. Заключил договор о соревновании с салацгривской бригадой, и тут у них пошло. Смастерили такие ящики для салаки, двадцать пять — тридцать метров. Рыбу прямо навалом везут. Иной день от пяти до семи тонн на лодку. Годовой план в десять дней выполнили. Вот докажи такому, что план его прижимает. Он богатством хвастает. И получает здорово. А Лидум, из той же бригады, вместе с женой в море ходит… Сколько, ты думаешь, он за рыбу получает? Скажу — не поверишь: двадцать тысяч рублей деньгами. На каждые десять рублей ему приплачивают восемьсот граммов ржаной муки. Лайма говорит — всего тысяча шестьсот кило. Потом еще на каждые десять рублей семьдесят два грамма крупы получает, шестнадцать граммов сахара, двенадцать — жиров и восемь — мыла. Посчитай, сколько набирается. Вот и докажи такому, что раньше лучше было. А еще кричат, молодые особенно: «Это только начало. Через десять лет Приежусилс не узнаешь!»
Увлекшись заработками в бригаде Шноре, старый Лейнасар против своей воли начал хвастать, но в словах его одновременно сквозило и нечто вроде зависти.
ebooksa