Билли смотрел на нее растерянно и с каким-то благоговейным страхом.
— Ты плачешь, — укорил он ее.
— Я знаю… знаю… да.
Клэр пару раз неуверенно всхлипнула, помедлила, а затем прижалась к матери и разразилась оглушительным ревом.
— М-мне плохо, мамочка, мне так плохо!
Бетти тихо утешала дочку:
— Мы больше не будем плакать, Клэр, детка, не будем.
Но когда она выпрямилась и собралась уходить, в ее взгляде, обращенном к Билли, сквозила немая мольба, напрасная мольба — она это знала, — ведь сын был еще слишком мал, чтобы понять.
Полчаса спустя она выносила к такси саквояж и вдруг остановилась в дверях и поднесла руку к лицу — в безмолвном признании, что вуали, скрывавшей ее от мира, больше нет.
«Я сама так решила», — печально подумала она.
Такси завернуло за угол, и она снова заплакала, борясь с искушением все бросить и вернуться домой.
— О боже мой! — шептала она. — Что я делаю? Что же я наделала! Что наделала!
Выйдя из номера Сильвестра, Джерри — тот самый узколицый бледный официант — отчитался перед старшим и сдал смену.
Он сел на метро и отправился на юг, высадился на Уильям-стрит и, миновав два квартала, зашел в бильярдную.
Через час он появился с сигаретой, поникшей в бескровных губах, и в нерешительности замер на тротуаре, будто собираясь с духом. Потом двинулся на восток.
Вблизи одного из домов он неожиданно ускорил шаг, а потом вдруг снова замедлил, словно ему хотелось пройти мимо, но какое-то магнитное притяжение неудержимо влекло его внутрь, и он внезапно передумал и свернул к дверям дешевого ресторанчика — то ли кабаре, то ли китайской забегаловки, — где ближе к ночи собиралась весьма разношерстная публика.
Джерри пробрался к столику в самом темном, самом укромном углу. Он сел в одиночестве, пренебрегая своим окружением, но это говорило о том, что Джерри не столько презирает его, сколько давно к нему привык, и заказал стакан кларета. Вечер был в разгаре. Дебелая пианистка выжимала последние соки из вдрызг заезженного фокстрота, а постный, безжизненный субъект подсоблял ей постной и безжизненной игрой на скрипке. Внимание посетителей обратилось к танцовщице в грязных чулках, явно злоупотреблявшей перекисью и румянами. Девушка готовилась выйти на эстраду, мимоходом любезничая с толстым воздыхателем за ближним столиком, который пытался поймать ее руку.
Из своего угла Джерри наблюдал за парочкой у помоста, и пока он смотрел, ему показалось, что потолок исчез, стены расступились и разрослись высокими зданиями, а эстрада превратилась в империал автобуса на Пятой авеню прохладным весенним вечером три года назад. Толстый поклонник испарился, коротенькая юбчонка танцовщицы удлинилась, румяна сами собой стерлись со щек — и вот он снова, как встарь, рядом с ней отправился в головокружительное путешествие: огни в окрестных больших домах приветливо подмигивают им, а голоса на улицах сливаются в приятный дремотный рокот и обволакивают их.
— Джерри, — говорит девушка на империале, — я сказала, что мы можем попытать счастья, когда ты будешь получать семьдесят пять. Но, Джерри, я же не могу ждать вечно!
Джерри молча смотрит на проплывающие номера домов, не решаясь ответить.
ebooksa