— Ах, монсеньор, — ответил Франсуа, — я давно уже пытаюсь сам понять это.
— И что же вы решили?
— Уйти, — тихо промолвил Франсуа.
Герцог не скрывал своего огорчения, а вечером принял Вийона в библиотеке и осведомился, что за причины заставили его принять решение покинуть Блуа.
— Нет никаких причин, — отвечал Франсуа. — Мне необходимы перемены. Я прихожу, ухожу… Простите меня.
— Быть может, — поинтересовался герцог, — это из-за того, что вас лишили жалованья?
Франсуа промолчал. Он поднял взгляд на старика герцога, который, зябко кутаясь и поставив ноги на грелку, сидел в кресле и с улыбкой смотрел на него, вздохнул и неопределенно развел руки.
— Я вас понимаю, — с чувством произнес герцог. — Жизнь моя клонится к закату…
— О, ваша светлость!
— Нет, нет, не возражайте. Она давно уже идет к концу, а вы, вы должны жить своей жизнью и следовать туда, куда она вас влечет. Это вполне естественно. А все эти люди, что окружают меня здесь и помогают мне в моих развлечениях, по сути, не живут. Вы достойны лучшей участи… И все-таки, — в голосе Карла Орлеанского проскользнула нотка затаенной печали, — остерегайтесь себя.
— Да, я знаю, — пробормотал Вийон.
— Вы можете зайти так далеко, пасть так низко, что, когда спохватитесь, будет уже поздно, — продолжал герцог. — Как видите, я неплохо осведомлен о вас.
Через день в зале поэтических состязаний состоялось большое празднество в честь Франсуа, и Карл Орлеанский, желая дать ему возможность блеснуть, предложил всем сочинить балладу вот с таким зачином:
Франсуа пристроился в нише окна, из которого за деревьями и аллеями парка виден был синеватый горизонт, Луара, зеленеющие поля, небо, и задумался над этим стихом, который мог бы стать девизом всей его жизни. В тишине слышался только скрип перьев по бумаге. Фреде с лихорадочным блеском в глазах повторял, отбивая ритм ногой:
— У родника от жажды я… У родника…
«С чего он может стенать! — с недоумением подумал Франсуа. — У него все есть, и он всем доволен. Разжирел, как боров. И жажды ему бояться нечего… он знает, где раздобыть вина».
Мэтр Атезан, который долго сидел и кусал ногти, вдруг осведомился, следует ли придерживаться общих понятий или же можно, используя тонкие намеки, живописать картину собственных вожделений.
— Делайте, как вам угодно, — услышал он в ответ.
Вийон сосредоточился. Все эти рифмоплеты вызывали у него какое-то странное тягостное чувство, но тут к первой, заданной герцогом строке присоединилась вторая, он начал писать, и первая строфа получилась на удивление легко. Он думал о жизни, что вечно обманывает его, о своих невзгодах, о жестокой судьбе, которая всякий раз, когда он думает, что ускользнул от нее, осаживает его, точно насмехаясь, и эти мысли словно бы вдохновляли его, помогали находить нужные слова.
Он перешел ко второй строфе:
ebooksa