— Я знаю его по его стихам, — совершенно искренне ответил Франсуа, — и восхищаюсь ими. А вот как человека…
— Человек достоин поэта, — с важностью промолвил мэтр Атезан.
И тут же снова завел:
— А скажите-ка мне…
Но Франсуа, которого буквально разрывали на части, не расслышал нового вопроса.
— Вы поможете мне разобраться, что здесь и как? — обратился он к Фреде, когда прозвонил колокол, призывающий на обед. — Я во всем полагаюсь на вас.
Фреде взял его под руку.
— Идемте, — сказал он. — Я вам все разъясню, потому что, да вы сами увидите, — и тут он перешел чуть ли не на шепот, — нас тут окружают чудовища…
— Не может быть!
— Да, да! Чудовища и ничтожества, — подтвердил Фреде. — У герцога есть странная причуда: он приглашает под свой кров первого попавшегося рифмоплета, расхваливает его всем, на первых порах восторгается. Да вы сами все увидите! Но очень скоро новая игрушка ему наскучивает.
— А вас почему так это раздражает? — поинтересовался задетый за живое Франсуа. — Полагаю, вам не на что жаловаться. Ведь у вас тоже, наверное, был свой час?
Фреде взглянул на него.
— Позвольте, — произнес он, отпуская руку Вийона. — Кажется, меня зовут. Да, точно зовут. Я, с вашего позволения, пойду.
— Ступай к дьяволу! — бросил ему вслед Франсуа.
Тут как раз приблизился мэтр Атезан, и Франсуа повернулся к нему и, подделываясь под его нелепую и претенциозную манеру говорить, важным голосом произнес:
— А скажите-ка мне…
— Молодой человек, — прервал его Атезан, понявший, что его передразнивают, — вы зря это делаете. Потерпите несколько дней, а потом мы с вами поговорим.
Эти несколько дней Франсуа, который никогда в жизни не видел сразу столько поэтов и теперь мог составить о них мнение, прожил в состоянии непреходящего удивления. Все они люто завидовали друг другу, все были безумно обидчивыми, желчными и тщеславными, как павлины, несмотря на то что старались казаться тонкими и изысканными. Фреде не имел себе равных в умении обращать на себя внимание герцога, но когда тот проявлял интерес к кому-нибудь из его собратьев, начинал громогласно о чем-нибудь разглагольствовать либо демонстративно покидал зал. Однако был он отнюдь не бездарен, и Франсуа поразился, услышав его стихи, которые Фреде прочел, когда подошел его черед. Этот низкорослый безалаберный толстяк, самовлюбленный и болтливый, был одарен поразительной тонкостью ума, его стихи отличались приятностью слога, выразительностью, красочностью и живостью ритма. Франсуа не удержался и сказал ему об этом. А на следующее утро из-за Фреде, который пообещал разбудить его и не сделал этого, Франсуа пропустил мессу в замковой часовне, и монсеньор герцог обратил внимание на его отсутствие. Ну и черт с ним! Франсуа не держал зла на Фреде и не заподозрил ни в чем. Может же человек забыть. Но когда пришел черед Франсуа, и он встал и прочитал одну из своих баллад, Фреде не выразил никакого восторга. Ну и пускай. В конце концов он имеет право не любить стихи Вийона, даже считать их отвратительными, грубыми и простонародными.
Именно таково и было мнение Фреде, и он вполголоса поделился им со своими соседями, когда герцог Карл взял Франсуа под руку и вышел с ним из зала. Какой скандал! Уму непостижимо!
— Его светлость слишком тонок, слишком куртуазен, чтобы ему могли понравиться эти стишки, — кислым тоном высказался Фреде.