— Тебе придется поклясться, что ты никому никогда ни слова… — начал Колен.
— Клянусь!
— Божьим именем?
— Да пошли же! — нетерпеливо шепнул Монтиньи.
После торопливого прощания друзья расстались, и Франсуа проследил, как они, крадучись, свернули на улицу Матюрен, после чего проскользнул в дом своего дяди, запер дверь и поднялся к себе.
Он устал. Его не отпускали воспоминания о Марион, и хотя во всем теле он чувствовал разбитость, раздеваться и не подумал, а погрузился в какую-то вялую, бессмысленную задумчивость. В комнате было отнюдь не жарко, но Франсуа все так и стоял, не ощущая ни времени, ни холода; пришел он в себя и почувствовал, что изрядно замерз, только когда на ближней церкви ударил колокол к заутрене, возвещая нарождение нового дня. Другие колокола, также дрожащие от холода и закоченевшие, ответили ему, несмотря на ветер, мерным звоном.
Франсуа зевнул во весь рот.
Исполненный печали, он быстренько разделся, нырнул под одеяло и лежал с открытыми глазами, следя, как верхняя часть окна наливается слабым белесым свечением. Это поднимался рассвет. Он смазывал стены вялым, унылым светом, и в комнате стало не то чтобы светлей, а не так темно. Но мысли Франсуа были совсем о другом. Он мечтал о Марион, искал ее рядом с собой и внезапно вспомнил, как Колен открыл замок этим своим крючком. Явно он стянул его в мастерской своего отца, слесаря. Но почему, чего ради он решил им воспользоваться? Франсуа, как ни пытался, не мог взять этого в толк. Так ничего и не поняв, он вернулся мыслями к Марион и потихоньку погрузился в крепкий сон, полный смутных картин и образов, в которых не было никакого смысла.
Все утро Франсуа чувствовал себя вялым и старался избегать мэтра Гийома, который наблюдал за ним и все время приставал с расспросами, как он провел эту ночь. А он буквально спал на ходу, во время занятий по грамматике клевал носом, а когда сел за стол, у него совершенно не было аппетита. Вызывавший у всех удивление угрюмый вид Франсуа выдавал его настроение. Лицо у него было какое-то желтое. Глаза лихорадочно блестели, он не мог сдержать дрожь, и когда кто-нибудь обращал на это внимание, Франсуа что-то глухо бурчал под нос и передергивался. И непонятно было, долго ли будет такое длиться. Он ничего ни у кого не просил. Обычно такой послушный, он не желал отвечать мэтру Гийому, отворачивался, а под конец, не зная, как скрыть свое настроение, сидел, угрюмо упершись взглядом в пол.
Днем каноника церкви святого Бенедикта пришел навестить цирюльник Флатье, который приходился чуть ли не родственником Франсуа, но он не смог вытянуть из Франсуа ни слова. Добрейший Флатье был несказанно огорчен. Мэтр Гийом велел Франсуа отправиться к себе в комнату и заниматься, а когда тот ушел, признался:
— Это моя вина. Этой ночью я позволил ему выйти из дому.
— После девяти?
— Да, после девяти.
— М-да, — задумчиво протянул цирюльник. — Ну не мне тут судить.
— Да, — кивнул мэтр Гийом. — Не тебе и никому другому. Я утратил рассудок.
А Франсуа был страшно недоволен тем, что так явно выказывал свое дурное настроение, и всячески корил себя. Он раскрыл свои толстые книги и, обхватив голову руками, попытался читать. Но буквы плясали перед глазами, путались, вместо них появлялся сладостный образ Марион, и бедняга школяр не в силах был прогнать его. Где она сейчас? Что делает? По правде сказать, вопросы эти были бессмысленны, потому как он отлично знал, и кто она такая, и чем занимается, да только не решался себе в этом признаться. Но какой смысл отрицать очевидное? А женщина, не столь распутная, легла бы с первым встречным в компании еще нескольких людей? Нелепо даже думать об этом. Это уж точно. И доказательство…
— Франсуа! — раздался у него за спиной голос.
То был мэтр Гийом.
— Ты учишься? — спросил он.
— Да, — и глазом не моргнув ответил Франсуа. — Во искупление. Чтобы наказать себя.
ebooksa