Она ненавидела детей.
Она боялась детей. Особенно мальчишек.
Ей казалось, что рождение младенца мужского пола — это наказание.
Кара небес. Печать, хуже проказы.
А сам младенец — дьявол, скрывающийся под маской невинности.
Она смотрела на матерей, баюкающих своих сыновей, злорадствуя и торжествуя.
— Родить сына — значит, всем признаться, что ты порочна! — рычала мадам Эванс, извиваясь в бессильной злобе в постели. — Выставить напоказ свой грех! Меня вам не обмануть… Сын — значит, посланник преисподней! А ты сама — врата ада! Мерзость! Гнусная грязная мерзость! Вас надо сжигать на площади вместе с вашими отродьями! Сразу же после родов!..
Впрочем, и девочки были не лучше!
Вечно ноющие, сопливые создания! Пытающиеся разжалобить плачем.
Стоит только огреть хорошенько, чтоб знала свое место.
Знали б они, что их слезы только раздражают и разжигают желание ухватить за волосы и трясти, бить головой о стену, пока это мерзкое дитя не смолкнет навсегда!..
Но хуже всего было, когда дети смеялись и играли. Когда они были счастливы. И мадам Эванс ничего с этим не могла поделать. Не могла погасить их радость.
Вот как сейчас.
— Какой гадкий сон! — выругалась мадам Эванс яростно и уселась в постели.
Сон прошел.
В доме было тихо.
Но отчего-то мадам Эванс не посмела больше лечь и попытаться заснуть.
…А вдруг это ребенок Эрики приходил?..
Он ведь маленький. Новорожденный розовый младенец.
Много ли ему надо, чтоб заболеть и умереть?