У нее кровь кипела — так хотелось причинить кому-то боль.
«Невинные дети так приятно пищат, когда их давишь», — подумала она.
По лицу ее пошла судорога от удовольствия, когда она подумала о страданиях ребенка. О том, как ее сухие узловатые пальцы вцепляются в детское лицо…
Старик Эванс не одобрил бы ее наклонностей.
Она лишь однажды заикнулась о том, что не терпит детей. Трагический случай в детстве, ах, обида до сих пор свежа, как вчерашняя, понимаешь, милый…
Но Эванс пресек ее грязные слова и запретил даже заикаться об этом.
И выпустить пар было просто невозможно. Сколько раз она искусывала губы до крови, сжимая кулаки и сдерживая себя из последних сил. Только бы не сорваться при муже. Только б не ударить…
О-о-о, от него приходилось скрывать многое, очень многое. Свое истинное лицо.
Он так и не увидел его, жалкий бесхребетный глупец!
Тут громко звякнуло, разбиваясь, оконное стекло.
И к ее ногам упал небольшой камень.
— Это что еще такое?! — мадам Эванс даже задохнулась от ярости. — Смеяться надо мной вздумали?! Да я вас столовым ножом!.. На куски!..
Но детский смех лишь усилился. Эти мерзкие паршивцы смеялись и издевались над ней!
А в окно, расколов стекло в еще одном месте, влетел еще один камень.
— Что… что это такое?! — прошептала мадам Эванс.
Она бросилась посмотреть, кто это там озорует.
Но следующий камень безжалостно ударил ей в губы, разбив их.
Мадам Эванс ощутила вкус крови. Мелкие осколки стекла впились в ее лицо, и она закричала от боли.
— Мерзавцы! — вопила она, отирая лицо. — Я передушу вас всех собственными руками!
Смех за окном стал страшным.