Во сне мадам Зина рушилась горящая лестница, отрезая всякую надежду на спасение тем, кто застрял там, наверху, в игровой комнате.
Впрочем, даже если б лестница не рухнула, у них не было шансов. Дверь была надежно заперта.
Мадам Зина облизывала сухие губы. В памяти ее всплывал осторожный щелчок ключа в замочной скважине.
Она всего на один оборот заперла замок.
Больше скрежетать ключом побоялась.
Ее могли услышать, закричать. И тогда план рухнул бы. А ей было нужно, чтоб разгорелось хорошо. Чтоб наверняка. Чтоб никто не выбрался.
В семье она была старшей.
Умница и красавица дочь. Отец ею гордился.
Он нанимал лучших учителей, чтоб дать Зина хорошее образование.
Мать наряжала ее как куклу. Зина была не пятилетней девочкой — маленькой дамой.
Все было для нее. Весь мир вертелся вокруг нее. И не было ничего, что Зина не могла бы получить, лишь слегка покапризничав.
А потом мать вдруг изменилась.
Она стала какой-то толстой, рыхлой, отталкивающей. И все меньше времени уделяла Зина. Не бежала к ней при малейшей просьбе. И Зина все чаще слышала «детка, маме нездоровится».
Нездоровится? Разве это повод отсылать Зина с горничными и няньками?!
А потом в доме вдруг появился младенец.
Красный, вечно орущий и дрыгающий тонкими крохотными ножонками.
Мать и отец были на седьмом небе от счастья.
— Сын! — с ликованием говорил отец. — Наследник!
Зина ревновала и страдала.
Ласковая мать оставалась ласковой. Но ее внимание теперь было приковано к этому орущему комку. А с Зина вдруг начали требовать успехов в учебе!